— Ирма, Ирма, не греши! — воскликнула Балдиниете, выгребавшая из-под машины мякину. — Если тебе в жизни какую-нибудь торбу и приходилось носить, то это — бремя чрезмерного богатства.
— Тебе хорошо говорить, — жалобно ответила Ирма, — русские мальчишки даром скот пасут, сын тоже вернулся. Только что дом сгорел, а земля вся цела, ничего не отобрали, как у нас.
— Не пойму, Ирма, глупая ты или только прикидываешься, разумный человек не стал бы так говорить, — ответила Балдиниете и замолчала. Ирма, видимо, поняла, что этими разговорами у соседей сочувствия не вызовет, и быстро убралась на кухню.
Когда молотьба подходила к концу, в «Думини» прибыла грузовая автомашина кооператива, на которой этой осенью перевозили зерно на ссыпной пункт. На машине приехал агент по заготовкам Лайвинь.
— Ну, хозяин, вам ведь трудновато возить — лошадь убило, сами хромаете, вот приехали подсобить.
Из кухни сейчас же выскочила Думиниете и принялась подмигивать Лайвиню, приглашая зайти в дом, но агент сделал вид, что не замечает, желая высказать при свидетелях все, что у него накопилось на душе.
— Посмотрите, как мало мы нынче намолотили, — Ирма повела Лайвиня и парторга в клеть. — Нельзя ли нам в этом году вместо ржи сдать овес? Хотя бы ради детей оставьте нам немного хлеба.
— У вас как будто градом рожь не побило и другого ничего не случилось? — спросил Лайвинь.
— Ах, боже, что же мы можем сделать, если не уродилось? — Ирма уже собиралась всплакнуть. — Семена тоже нужны, что же вы в будущем году возьмете, если в этом не засеем. Неужто нельзя овсом?
— Не можем. Рабочим нужен хлеб, — твердо сказал Озол.
— Ну, берите, берите все, разоряйте нас, раз у вас нет сердца в груди! — наконец Ирме удалось выдавить слезу.
— Хозяюшка, не тратьте понапрасну слез! А то не хватит их, когда в самом деле надо будет плакать, — подтрунивал Лайвинь. — Лучше сдавайте свою норму, иначе получится, как у хозяина «Дудумов». У него в этом году тоже не уродилось, но когда мы хотели поковырять вилами подсохшие бугорки возле гумна, то стал божиться, что «займет» у соседей и завтра же все сдаст.
— Ну уж берите, берите кровь нашу, — услышав о Густе, Ирма насторожилась и стала более сговорчивой.
Хлеб взвесили, но не оказалось и половины нужного количества.
— Остальное придется «занять» и в течение десяти дней свезти самим на пункт, — сказал Лайвинь.
После этого Ирма весь вечер не переставала причитать:
— Видели, как клеть вымели! Даже семян не оставили. Ах, боже мой, боже мой!
Комсомольцы так были заняты жатвой и молотьбой, что на некоторое время вовсе забыли о постройке Народного дама. Плотники начали ворчать: обещанные помощники поработали немного и разошлись, а одни они тут многого не сделают. Если так, то лучше перейти на маслодельный завод, там можно больше заработать. Зента долго искала Мирдзу, пока не нашла ее среди участников толоки во дворе Гаужена.
— Я пришла с тобой ругаться, — заявила Зента.
— У тебя теперь для ругани есть Петер, — попыталась отшутиться Мирдза.
— Его еще труднее поймать, чем тебя… Я понимаю, уборка урожая на первом месте, но ведь нельзя забывать и о Народном доме. Так мы его и в три года не построим, другой работы всегда хватит.
— Ты же видишь — дел по горло, — Мирдза очертила рукой широкую дугу, указывая на молотильщиков, у которых на запыленных лицах сверкали только зубы да белки глаз. — Машина работает день и ночь, мы разбились на две смены.
— И все-таки Народный дом нужно построить, — не уступала Зента. — Помнишь, мы условились встречать Октябрьский праздник в новом доме? Как раз позавчера звонил Упмалис, интересовался, как идут дела. Я пока не сказала, что на строительных работах застой. А он обещался в праздник приехать на открытие. Перед отъездом в Москву хочет потанцевать Ты ведь знаешь, он любит пошутить.
— Упмалис собирается в Москву? — переспросила Мирдза. — В командировку?
— Нет, учиться. На три года.
Мирдзу эта весть взволновала… Вот люди могут уезжать, могут учиться… Ей хотелось пороптать на жизнь, но она одернула себя. Нет, она не завидовала Упмалису, он заслужил три года учебы. Он сторицей отдаст другим, что получит сам. Нет, нет, не зависть, а то, что Упмалиса больше не будет в уезде и кто знает, вернется ли он когда-нибудь, не заберут ли его в Ригу, — вот что ее не только взволновало, но даже расстроило.
— Что ты такая странная? Влюбилась, что ли? — улыбнулась Зента.