Через несколько лет владельцы у своих рабов их собственные африканские имена совершенно отбирали, а к католическому имени, которым их наделили, присоединяли в качестве фамилии название африканского племени, к которому раб принадлежал на своей родине. И впредь Бандорс Исидоро именовался Исидоро Лукуми, таким же образом другой негр назывался Альфредо Мандинга, следующий — Леандро Ганга и так далее. А потом, когда и на Кубе было, наконец, ликвидировано рабство, негры опять получили другие фамилии. На сей раз — по своему бывшему владельцу!
Итак, негр на плантации получал в первую очередь имя, а потом ему господин выделял единственную рубаху, дабы здесь, в христианском мире, прикрыл он постыдную наготу своего черного тела. И наконец, получал он и место в барраконе. Это было квадратное строение, в котором в общих маленьких комнатах жили черные рабы вплоть до своей смерти. И именно здесь, в одном таком бывшем барраконе, ныне переделанном в загородный ресторан «Рио Кристаль», теперь сижу я и пишу эти строки. Как только допишу главу, расплачусь и из бывшего барракона уйду. Раб, однако, из барракона и хозяйского поля не уходил никогда. До самого конца жизни он только работал, надрывался до упаду день за днем, от рассвета до захода солнца. Господина на поле за все это время он едва ли видел хоть раз. Между плантатором и рабом стоял исполнитель господских приказов, надсмотрщик и приказчик в одном лице, его здесь называли майораль. Майораль имел единственный рабочий инструмент, при помощи которого он распоряжался работой на хозяйском поле — тяжелую кожаную плетку, которая день-деньской свистела в воздухе: быстрее, гните спину круче, мир хочет сладкого…
Плетка приказчика рабов только подгоняла. Для настоящего наказания негров на колониальной Кубе знали другой, более действенный кожаный бич, которым непослушные рабы публично избивались. Бичуемый перед наказанием привязывался к деревянной колоде, чтобы не мог шевельнуться; иногда бичевание повторялось девять дней подряд.
Кроме того, господа наказывали негров прикреплением к колоде или пыткой огнем — им сжигали ногти и кожу. А тех, кого бич и колода не могли покорить, ждала гаррота, приспособление, в котором рабы удавливались. Итак, значит, ничего нет нового под солнцем: Гитлер, Гейдрих, Эйхман и им подобные только усовершенствовали то, что другие уже задолго до них изобрели.
Когда же потом негр на поле под плеткой или от пыток испускал дух, его хоронили на кладбище, и даже в этом случае господин извлекал из мертвого раба прибыль, правда последнюю. На Кубе существовало — и это мне казалось особенно циничным — два страховых общества, в которых господин мог застраховать себя от преждевременной гибели раба, чтобы в случае смерти негра получить денежную компенсацию. Одно такое человеколюбивое общество основал на Кубе сеньор Морелос (оно именовалось «Ла Протектора»), а второе — «Ла Провиденсиа» сеньора Эмбильо даже гордилось тем, что уже несколько лет спустя после своего основания застраховало негров на 14 миллионов песо. На 14 миллионов песо «черного товара».
Следовательно, истинным богатством колониальной Кубы были черные руки и черные тела, орошенные потом. И на них, только на горькой участи черных рабов, выросло благополучие плантаторов «сладкого острова».
Тот, который на Кубе выращивал сахарный тростник, никогда не подслащивал свою кружку кофе. Для него существовал только каторжный труд с постоянным голодом и однажды — смерть-спасительница.
В горах ждет свобода
Нет, не все негры ждали со склоненной головой плетки и медленной смерти. Случались бунты, и было их без счета. Но плантаторы подавляли все выступления рабов, потому что они носили изолированный характер. В начале XIX века на соседнем Гаити дружно восстали под руководством Туссена Лювертюра почти все тамошние черные рабы, которые составляли более 90 процентов населения этой тогда уже не испанской, а французской колонии. Они изгнали французских плантаторов и создали чисто негритянскую республику (между прочим, это вообще было первое независимое государство в Латинской Америке). Искра с соседней республики Гаити перескочила, конечно, и на Кубу.
Пример восстания Туссена Лювертюра хотел повторить на Кубе рабочий-столяр, негр Хосе Антонио Апонте из Гаваны. В национальном архиве Кубинской республики научный сотрудник Хосе Люсиано Франко показал мне хранящуюся там запись допроса этого замечательнейшего в истории колониальной Кубы негритянского революционера. Запись рассказывает, каким путем Апонте постепенно собрал вокруг себя несколько десятков единомышленников-негров, с которыми подготовил план бунта.