Командир горной роты ЛКБ обязан не доверять неизвестным. В горах тогда бродили часто очень опасные люди. Но ледок не доверия быстро растаял. И вскоре Исидоро (так его звали) пригласил нас в свою «главную ставку», из которой он контролирует всю эту зону внутренней горной части Ориенте. Исидоро не индеец. Он сказал нам, что пришел сюда совсем недавно, его дом на севере — в Саге, но свой район он знает хорошо и знает также, где живут люди, которые могли бы нас интересовать. И снова повторяет названия поселков, которые я уже знаю от Рамиреса Рохаса. Исидоро их часто посещает. Ведь он там всюду имеет своих солдат-добровольцев. Только командиры отрядов ЛКБ являются кадровыми военными. Личный состав этой надежной стражи в горах составляют добровольцы, люди. дважды, а зачастую и трижды в неделю покидают свои поля, чтобы помогать хранить спокойствие острова.
Потом у огня Исидоро рассказал нам десятки историй, малых и больших драм, которые принесла здесь, в горах, вокруг Моте Верде эта борьба с бандитами. Я еще не подозревал, что через несколько месяцев, во время следующей экспедиции, мы попадем прямо в центр такого столкновения, на поле боя этой необъявленной войны.
Военные рассказы угасают с последними языками огня. Но нам еще не хочется спать… Снова и снова мы расспрашиваем о местных жителях. А потом обращаемся к Исидоро с просьбой дать нам носильщика.
Исидоро немного задумывается и потом говорит:
— Я дам вам, товарищи, Гойю. Это лучший носильщик и лучший погонщик мулов в здешних краях. И знает горные тропы, как никто другой.
— Как же его зовут, Гойя? — Да, Гойя. Мы так называем его, но его, собственно, зовут Грегорио Рамирес. Там, в поселке, где он живет, обитают одни Рамиресы. И мы, значит, для отличия зовем его Гойя.
Нам повезло!
Затерянная долина
С Гойей мы познакомились, конечно, уже утром. А пока была ночь, первая ночь и первый ночлег на индейской земле. Меж четырех столбов мы подвесили гамака и легли в них. Однако гамак узкий, и удобство дает только тому, кто умеет им пользоваться. Укротить гамак, все равно что укротить жеребца. Но мой был особенно непослушен. Распознав во мне неопытного «спальщика», он «оборонялся», и, когда я собирался перевернуться на другой бок, гамак сразу же сбрасывал меня на землю. Так я, как эскимос учится плавать в каяке, учился поворачиваться в гамаке. Теперь, после нескольких ночей на разных бивуаках мы управляемся с гамаками с уверенностью профессиональных канатоходцев. Но тогда! В одном гамаке пытался повернуться профессор Гинзбург, в другом стремился уснуть Милан Поспишил. Не спали и кубинцы. Поселок Мойте Верде лежит в местах пустынных и диких. На открытом плато ночью дует холодный ветер, ртуть термометра вопреки информации учебников о тропическом климате Кубы здесь, в горах, падает к полуночи почти до нуля. Мы ругаемся. Милан бранит гамак, кубинцы — мороз.
Я встал, чтобы немножко пройтись. Небо простиралось низко над землей, хотелось тронуть ближайшую звезду. Веселые и молодые звезды золотили весь небосвод, и я смотрел туда, где это низкое небо встречалось с горой. Там за лесом живет Гойя, там за лесом — похоже, что и в самом деле, — начинается мир индейцев.
Нам не пришлось искать Гойю. Утром он пришел на станцию с мулом сам. Как и все индейцы, которых я потом здесь узнал, Гойя тихий, не бросающийся в глаза, с виду замкнутый, почти печальный.
Мы нагрузили на его мула все, что возможно. Остальное будем нести сами. Потом простились с командиром Исидоро и с миниатюрным селением Монте Верде. Конечно, вскоре опять начался дождь! Путь, который в сухой период был бы почти туристской прогулкой, становится адом. Шаг за шагом мы продвигаемся в этой часто полуметровой грязи в направлении Сан Aндpeca. Дорога исчезла под грязным месивом, но заблудиться мы не можем, справа и слева тропу стережет лес, почти джунгли.
А девственный лес поет. Никогда потом я уже не слышал этого удивительного оркестра. Первую скрипку в нем играют какие-то горные сверчки, жужжащие мухи, мерзкие москиты. шумят тонкие листья диких апельсинов. А сверху по этой непроницаемой крыше девственного леса стаккато барабанит дождь.