— Говори за себя, — бормочет Томмазо. — Я не переедал.
Конечно, он никогда не перебарщивает.
— А я да, живёшь только один раз. — Я горжусь собой за то, что отнеслась ко вчерашнему обеду без малейшего чувства вины, ведь именно таким и должно быть Рождество — есть без забот. Вместо этого, мы живём в нелепом обществе, которое, с одной стороны, почти навязчиво воспевает культуру питания, а с другой стороны, ожидает, что мы всегда должны быть в идеальной форме. Не нужно быть гением, чтобы понять, — эти две вещи несовместимы. Если вы едите, то толстеете. В определённое время года это совершенно нормально.
— Мы опять отвлекаемся. Ты специалист по запутыванию пути, — почти обвиняет он.
— Только тому, кто не умеет водить. — Откровенно говоря, обычно я не так остроумна с мужчинами (читайте — совсем), но Томмазо Радиче удаётся пробудить мой дремлющий сарказм.
— На твоём месте я бы оставил тему вождения, — безжалостно напоминает мне.
— Но почему же, поскольку вчера я намучилась, сегодня могу позволить себе роскошь пошутить на эту тему.
— Ты абсолютно ненормальная, — бормочет он. — Окажи мне любезность, давай вернёмся к важным вещам. Как мы говорили, очевидно, что попасть на вершину будет непросто, поэтому я подумал, может изменим наш план и покатаемся прямо на склонах Понте.
Томмазо указывает мне на кресельный подъёмник недалеко от нас, с явно очень скромной очередью.
— В чём подвох? — спрашиваю я.
— А?
— Почему все здесь, а не там? — спрашиваю прямо. По моему личному опыту всё обычно очень просто: люди стараются по возможности избегать подставы.
— Потому что трассы в Понте предназначены для опытных лыжников. Какой у тебя уровень? — спрашивает он.
Если Томмазо спрашивает таким тоном, очевидно, что он получит от меня только один ответ.
— Отличный. — Я произношу это почти убеждённо.
— Алессандра, сейчас не время быть суперженщиной. Ты умеешь хорошо кататься на лыжах или нет? — допытывается он, глядя на меня очень пристальным взглядом.
Он такой милый. Жаль, что большую часть времени невыносим.
— Я умею кататься на лыжах.
Томмазо на мгновение задумывается.
— Так мы можем подняться на кресельном подъёмнике?
Что ему нужно, подпись кровью?
— Конечно.
Возможно, прошло несколько лет с тех пор, как я в последний раз каталась на лыжах, но, насколько помню, я была более чем способна спуститься со склона. Возможно, не идеально по стилю, но какое это имеет значение? Важен результат, не так ли?
Мы проходим короткое расстояние до кресельного подъёмника с лыжами на плечах. На финальных метрах начинается проклятый подъём, где я несколько раз поскальзываюсь, так что Томмазо вынужден вмешаться. Он протягивает мне палку, чтобы я ухватилась за неё и позволила тащить себя вверх.
У нас хорошо получается, правда, я запыхалась, а ещё даже не начала кататься. Прогулка в горнолыжных ботинках — это опыт без которого вполне могла бы обойтись.
Томмазо надевает шлем, а затем приступает к закреплению лыж. Мне удаётся справиться с первой частью, но с лыжами возникает небольшая проблема. Левый ботинок не хочет зацепляться за крепление.
— Ммм, что я делаю не так? — спрашиваю, раздражаясь из-за своей нерасторопности. От себя у меня были другие ожидания.
Ещё одно обращение зелёных глаз к небу.
— У тебя, наверное, слишком много снега на ботинке. Подними ногу ко мне, — просит он. — Вношу поправку: у тебя даже есть лёд... но как ты умудрилась?
— У меня большой талант к такого рода вещам. Спасибо, — не могу не ответить на его замечание. При повторной попытке ботинок уверенно скользит и плавно фиксируется на лыже.
Через две минуты мы оба уже сидим на кресельном подъёмнике, который довольно круто поднимается вверх через настоящий лес.
— Вау, — бормочу я под впечатлением. — Какой прекрасный вид!
Всё вокруг очень похоже на сказку: укрытые снегом высоченные деревья, и следы неизвестно каких животных, разбросанные по труднодоступным тропинкам.
— Ты ещё ничего не видела. Вид с Ангела захватывает дух.
— Что за Ангел? — спрашиваю я.
— Наш конечный пункт. После этого кресельного подъёмника мы должны подняться ещё на одном, а затем на бюгельном подъёмнике, пока практически не достигнем вершины.
Томмазо выглядит искренне счастливым от этой идеи. Я же начинаю сомневаться, что такая высота, возможно, слегка чересчур для меня.
— Ну, неужели нам на самом деле необходимо подниматься высоко, высоко...
Томмазо расхохотался.
— Страдаешь от головокружения?
— Нет.
И это правда. Но чем больше он говорит мне о вершине, которую нужно достичь, тем больше я начинаю бояться момента спуска. Чем ниже мы останемся, тем скорее сможем вернуться домой. Когда требуется, я умею быть очень элементарной в своих рассуждениях.
— Мы почти на месте, — Томмазо обращает моё внимание, инструктируя снять лыжи с опоры кресельного подъёмника, чтобы поднять перекладину.
Он встаёт и бросается вперёд, как только его лыжи касаются снега, а я слишком долго мешкаю. Меня охватывает классическая нерешительность тех, кто боится ошибиться, и в итоге выжидание приводит к серьёзной ошибке. Перед поворотом кресельный подъёмник ускоряется, и когда, наконец, я набираюсь смелости и начинаю движение вперёд, я снова перебарщиваю; снег на этом участке обледенел, и у лыж слабое сцепление с поверхностью. В результате чего скольжу вперёд с гораздо большей скоростью, чем я предполагала.
— Аааа! — восклицаю я, пытаясь остановиться. Я чудом избегаю лыжника, который проезжает по склону вниз. В конце концов, когда мне удаётся затормозить, я настолько переполнена адреналином, что могла бы разлить его по бутылкам и продать.
Томмазо присоединяется ко мне двумя уверенными и грациозными движениями.
— Ты в порядке? Что случилось?
— Я отвлеклась, — бормочу я. — Давай, поехали.
Он смотрит на меня не слишком убеждённый. И я, чтобы не краснеть ещё больше, чем уже покраснела под его взглядом, наконец-то вспоминаю, что нужно оглядеться.
— Как мило! — восклицаю восторженно. Возможно, мой безудержный энтузиазм на мгновение испугал его... В своё оправдание отмечу, мне открылся на самом деле очаровательный пейзаж: что-то вроде огромной поляны среди многочисленных снежных вершин, деревянные домики с дымящимися каминами и даже небольшое озеро.
— Неееет, тут есть и озеро... — С этими словами я начинаю тащить себя к воде. — Мне обязательно нужно сделать несколько снимков, — сообщаю я.
— Понял, сегодня мы не катаемся на лыжах, — комментирует он.
— Отличная идея! Ты иди кататься, а я останусь здесь и сделаю несколько снимков. Правда, у меня с собой только мобильный телефон, но с ним тоже получится неплохо.
— Ты шутишь? Я не могу просто оставить тебя здесь.
— Можешь, — успокаиваю его очень прямолинейно. — И если беспокоишься о том, что я расскажу твоей матери, у тебя нет причин для этого. Во-первых, ты уже взрослый и тебе должно быть наплевать на то, что говорит твоя мать. Во-вторых, она никогда не узнает, потому что я ни черта ей не скажу.
Томмазо с трудом сдерживает смех.
— Но ты не умеешь лгать!
— Конечно, умею! — обиженно отвечаю я. Ещё недавно я считала себя прирождённой актрисой. Что он имеет в виду под этим утверждением?
— Пункт первый — нет, у тебя всё на лице написано, а моя мама — умный человек. Пункт второй — я бы никогда не оставил тебя одну просто потому, что это не было бы мило.
— Мило? — повторяю я со смехом. — О, я не знала, что мы с тобой нацелились на милоту.
— Видишь, ты многого не знаешь, — шутит он. — Пойдём, я сделаю несколько твоих фотографий, а потом мы поднимемся на втором кресельном подъёмнике.
Какое-то мгновение я стою, уставившись на Томмазо, словно он сошёл с ума, но потом искушение берёт верх. Никто никогда не предлагает сфотографировать меня, а я чувствительна и меня легко подкупить таким предложением.
— Хорошо. Но с озерцом. И пожалуйста, захвати гору позади. А, ещё следи за светом, — наставляю я, пока тащусь, как улитка, к забору. Стоять на лыжах — событие настолько редкое, что этот эпизод должен быть каким-то образом увековечен. А потом на мне знаменитый чёрный костюм, купленный много лет назад, в который я боялась даже не влезть, но мне удалось его надеть, и он к тому же прекрасно обтягивает меня (нет, конечно, мне не удобно, настолько всё в обтяжку. Но терпите с честью).
Качая головой, Томмазо снимает лыжи. Он хватает мобильный телефон, который я протягиваю, но ясно, что ему есть что добавить.
— Ах вы, женщины... — бормочет он, не завершая фразы.
— Да? Есть на что пожаловаться?
— Нет, нет... ради бога. Итак, готова?
— Давай, щёлкай. Сделай много кадров, пожалуйста.
— Конечно, фото прямо на трассе было бы куда более запоминающимся, — искушает он. Или он дразнит меня? С ним не поймёшь.
— Здесь выйдут замечательные.
— Вот, готово, — отвечает он и подходит, чтобы вернуть мне телефон.
Я использую возникшую паузу и отвечаю на несколько запоздалых рождественских поздравлений (поднимите руку, если среди ваших друзей нет хронически опаздывающих). Томмазо делает то же самое. Он выглядит очень сосредоточенным, читая что-то на экране, и, честно говоря, его выражение лица не выглядит счастливым.