Томмазо бросает на меня ещё один взгляд, а затем быстро и уверенно стартует. Я тоже должна встать на трассу, чтобы не слишком отстать, но мне всегда нравилось смотреть, как люди делают что-то действительно хорошо. А Томмазо умеет божественно кататься на лыжах, настолько, что я не могу перестать смотреть на него, даже когда он далеко.
Я уже почти решилась на рывок, когда зазвонил мой мобильный телефон, спрятанный где-то в куртке. И кто я такая, чтобы оттягивать момент своего позора?
— Стелла, красавица, ты в порядке? — приветствую я свою подругу.
— Нет, у меня ужасно болит голова. Мама всё Рождество изводила меня тем, что, по её мнению, я делаю в жизни неправильно (маленький спойлер — практически всё), поэтому я переборщила с вином и сегодня расплачиваюсь. А как у тебя дела?
— Я нахожусь на гребне чёрного склона, — говорю я, разражаясь смехом. По какой-то странной причине я продолжаю считать это абсурдным, но абсолютно уморительным.
— Это что, кодовая фраза? — спрашивает она в замешательстве.
— Нет, нет, всё очень буквально. Я реально нахожусь на вершине горы.
— Почему?
Да, хороший вопрос.
— Думаю, мне нравится Томмазо Радиче, — откровенно отвечаю я.
— И поэтому ты намерена покончить с собой? — Стелла вздыхает. — Ты всегда была немного королевой драмы... кстати, где он?
— Полагаю, он уже дошёл до конца трассы. Я набираюсь смелости.
— Ты сказала ему, что хорошо катаешься на лыжах? — начинает понимать подруга.
— Очевидно. Но как вызов, по правде говоря. Вчера я ещё не осознавала, что испытываю слабость к этому мужчине.
— Не хочу принижать твою рождественскую влюблённость, но в твоём случае это может быть и алкоголь, — пытается урезонить она.
— Больше, чем алкоголь, лазанья, — поправляю я.
Стелла заливается смехом.
— Видишь, всегда есть рациональное объяснение нашим безумным идеям.
— Но это не только лазанья. Боюсь, дело и в нём. Думаю, я описала его тебе не совсем искренне: он умопомрачительный.
— Рано или поздно тебе придётся спуститься, что бы ни послужило толчком к принятию рискованных решений, — отмечает она.
— У меня сложилось впечатление, это Рождество было одним большим жизненным уроком, — размышляю вслух. — Я пересматриваю многие убеждения…
— Потому что ты на чёрной трассе. Если бы стояла на голубой, у тебя не было бы таких забот.
— Возможно, в жизни время от времени нужен крутой склон, чтобы открыть глаза.
— Мы всё ещё говорим метафорами, не так ли? Потому что в последний раз (давным-давно), когда мы с тобой катались на лыжах, мы собирались врезаться в сосну, которая росла даже не у края склона, — напоминает она.
— Вообще-то, мы катались очень плохо, — не могу не согласиться я.
— А сколько сосен ты видишь вокруг себя?
— Бесчисленное количество, — отвечаю смеясь.
— Так что ты намерена делать
— Медленно спуститься.
— Але, пожалуйста, не безумствуй, — наставляет подруга, возвращаясь к тому, что у неё получается лучше всего — беспокоиться обо мне.
— Больше, чем уже? Не переживай.
— Позвони мне, когда спустишься.
— Я напишу тебе.
Закончив разговор, я глубоко вдохнула и перекрестилась. На всякий случай, мне сейчас не хочется отказываться от потенциальной помощи.
— Хорошо… поехали, — произнесла я вслух.
Первая часть склона сложная, но не невыполнимая. Иногда попадаются небольшие участки, покрытые льдом, с которыми мои лыжи (к счастью), справляются без проблем. Огромная благодарность парню, который сдал их мне в аренду в таком идеальном состоянии.
Однако мой энтузиазм вскоре заканчивается, поскольку на трассе начинается узкий ледяной канал. Я рискую обнять почти каждую встречную сосну, поворачивая в местах, совершенно неподходящих для лыжника моего уровня. О, как бы я хотела, чтобы передо мной был склон для детей.
Но худшее ожидает меня в конце того, что для меня было подвигом, граничащим с невозможным: в конце так называемой пытки открывается стена. И непросто стена, а спуск настолько крутой, что создаётся впечатление, словно спуститься отсюда за пределами человеческих возможностей. Очевидно, моё впечатление совершенно неверное, потому что я наблюдаю, как лыжники делают это, и глазом не моргнув. Ох, все умеют кататься на лыжах, кроме меня?
Я сосредоточенно ищу на склоне менее крутой участок (тот, что слева, только сумасшедшие осмеливаются прыгать с самого высокого), и вздрагиваю оттого, что кто-то тормозит на очень небольшом расстоянии от меня.
— А, это ты, — произношу я, вздохнув с облегчением. — Второй круг? — спрашиваю его, пытаясь хоть как-то преуменьшить тот факт, что я как трусиха застряла на самом крутом спуске.
— Извини, что уехал. Я должен был подождать тебя, — извиняется Томмазо.
— Не за что извиняться, — быстро останавливаю его. — Правда в том, что я дерьмово умею кататься на лыжах. — Вот, я призналась. Возможно, я не выиграю это состязание, но, по крайней мере, была честна. Ещё я начинаю чувствовать себя намного легче после того, как произнесла это вслух.
— И ты всё равно забралась на чёрную. — Судя по тому, как Томмазо говорит это, он искренне впечатлён. — Я восхищаюсь мужеством.
— Это называется безумие, дорогой Томмазо. И, вероятно, также попытка доказать, что я тебя достойна. — Интересно, страх смерти развязал мне язык.
— А? Что ты имеешь в виду? — спрашивает он в замешательстве.
— Ты всегда знал, как делать все эти вещи… и когда ты ввязываешься в дело, ты серьёзно сталкиваешься с тем, что находится перед тобой. Пока я... ну... колеблюсь. Ищу оправдания. Делаю глупости, — безжалостно перечисляю я.
— Не говори глупостей: ты спонтанна, и подходишь ко всему по-другому. И потом ты умеешь импровизировать в любой области — отличное качество, которым у меня никогда не получится обладать, если хочешь знать. Я из тех, кто вынужден всё программировать только потому, что по-другому не получается.
Некоторое время никто из нас ничего не говорит. Мы просто всматриваемся друг в друга, словно между нами вдруг упал тяжёлый занавес, за которым мы прятались.
— И моя бывшая девушка бросила меня, потому что я сделал всё возможное, чтобы это случилось, стараясь не поступать как мудак, — признаётся Томмазо. — Я уже давно не был влюблён в неё и просто не знал, как ей об этом сказать.
— Я же не знаю, как брать на себя обязательства. В итоге всё время сбегаю, по причинам, которые непонятны даже мне.
Мы почти одновременно разразились смехом, будто этот странный момент взаимных признаний смутил обоих.
— Так что же нам теперь делать? — с искренним интересом спрашиваю я.
— Сначала мы спустимся, — отвечает он со своим обычным практическим настроем. — Эта точка живописная, но мы можем сделать лучше.
— О, да? Другие вершины? — Я иронична, само собой разумеется.
— Вообще-то, я думал о другом. Что скажешь о чашке вкусного горячего шоколада после этой авантюры? — предлагает Томмазо.
Я недоверчиво смотрю на него.
— Ты серьёзно? Я и ты? — Не хочу, чтобы меня неправильно поняли. А с Томмазо, видимо, у меня это происходит часто.
Он улыбается мне.
— Ты видишь здесь других людей?
— По правде говоря, вот ещё один, который не может выбраться из ледяного канала, — отвечаю я, подняв взгляд. Обнаружив, что я не единственная, кто не может справиться с трассой, успокаивает меня ровно настолько, чтобы почувствовать себя способной преодолеть следующую часть спуска. — И да, спасибо. Я с удовольствием выпью с тобой горячего шоколада. Вероятно со сливками. А можно добавить пончик. Если есть со сливками, если нет, то подойдёт и с джемом.
Томмазо не может перестать смеяться.
— Видишь? Мне очень нравится твой подход.
Предполагаю, что горный воздух, должно быть, повредил его мозг — на высоте почти двух тысяч метров над уровнем моря кислорода мало, — но то, что является минусом для него, значительный плюс для меня.
— Спасибо, я постараюсь в это поверить.
— Я постараюсь максимально облегчить маршрут и ехать медленно. Всё, что тебе нужно сделать, это следовать за мной. Итак, готова преодолеть эту стену? — призывно спрашивает он.
Абсолютно не готова, но иногда в жизни нужно просто двигаться к цели. Кто знает, может быть, в конце пути кто-то предложит тебе горячий шоколад.
— Поехали!
Томмазо начинает рисовать широкие, простые повороты на менее крутых участках, и я следую за ним. Как бы ты ни боялась определённых трудностей, ничто не сравнится с чувством полного восторга, когда понимаешь, что делаешь это. Что, возможно, сегодня ты не умрёшь и доберёшься до финиша этой чёртовой чёрной трассы.
На последнем участке, уже ближе к месту, где начинается первый кресельный подъёмник, я ощутила себя достаточно безопасно, чтобы оторваться от Томмазо и почти осмелилась обогнать его. Жаль, что все мои амбиции остановила куча снега, заставляя шлёпнуться в месте, которое, к счастью, очень ровное.
— Ты в порядке? — спрашивает Томмазо, останавливаясь рядом со мной и протягивая руку, чтобы помочь мне подняться.
Я с радостью принимаю его помощь.
— Всё замечательно. — И как бы абсурдно это ни звучало, я на самом деле так думаю.