Только надо лбом, среди густых черных волосами, серебрились белые нити. Так иногда ударит ранний мороз и серебрится на зеленой еще траве.
— Гора с горой не сойдется! — воскликнул, приветствуя меня. — Вот и не верь теперь бабским приметам! У меня с самого утра чесалась правая ладонь — и вот ты приехал. Спасибо! — говорил, тряся меня за руку. — Спасибо, что не забыл обо мне и навестил бедного отшельника. А я уж думал, что мы разве что на том свете увидимся.
— Там свои дороги, а здесь свои, — ответил я, пожимая его холодную руку.
— Откуда ты едешь? Ага! Наверное, от свояков. Видимо, опоздал на поезд. Такое у нас случается очень часто. Задерживают человека с утра до вечера, а затем ночью отпускают на волю Божию. Но недаром говорят: нет такого зла, чтобы к добру не приключилось. Как раз благодаря этому происшествию я сейчас вижу тебя, не правда ли?
— Ты угадал, — и я рассказал ему, что со мной случилось.
Он слушал, глядя на меня ласковыми, голубыми глазами, напомнившими мне мои молодые года. Не раз смотрели мы так друг на друга чистосердечно и просто, и нам нечего было скрывать. Но теперь я заметил в тех ясных глазах какую-то легкую дымку из мечты и печали.
А сперва были они такие ясные и чистые, такие прозрачные, как горный колодец у дороги.
— Но погоди! Ты же, наверное, голоден, а я кормлю тебя словами. Марта, Марта! — позвал, открывая прорубленное в стене окошко на кухню. — Подайте нам чаю, хлеба с маслом и яиц, потому что у нас голодный гость. Только быстро!
До вечера не могли мы наговориться. Школа, товарищи, учителя, чего мы только не обсудили! Оказалось, что многие из товарищей умерли, причем такие, которые думали как можно дольше жить. Некоторые женились.
«А у некоторых, — заметил мой товарищ, — уже и жены умерли».
Я не ответил ничего, только начал грызть сухую, как старое лицо, сморщенную булку. Думая над тем, как бы увести разговор с неприятной темы, услышал я в сенях тяжелые шаги, как если бы два молота по полу били. Затем щеколда жалобно заскрипела, как если бы ее кузнец клещами отрывал, и в столовую вошла Марта, крупная, грубая, отцветающая женщина.
Я потупился над стаканом мутного чая, но чувствовал на себе, как в народе говорят, недобрые глаза.
— Его милость! А что будет с ужином? Почтальон не привез мяса.
— Ну, так зарежьте курицу, — ответил коротко хозяин, и по его голосу и движениям видно было, что он хотел от нее избавиться как можно скорее.
Марта еще раз взглянула на меня и на него, обернулась и вышла, закрыв с такой силой дверь, как если бы больше никогда не собиралась ее открывать.
— Ну, ну! Мы так внезапно встретились. Еще раз большое тебе спасибо, что навестил меня. Доставил ты мне этим большое удовольствие.
Потом он взял меня под руку и водил по комнате, рассказывая о своей жизни. Жалел, что нет соседей, что не с кем начать какой-либо работы, что, одним словом, жизнь сложилась не так, как ожидалось.
— И скажи-ка ты мне, почему действительность никогда не может быть такой, как мечта. Никогда! Иногда думаешь, ах кабы оно так или эдак. И вот случится, как ты подумал. А сравнишь то, что есть, с тем, что ты подумал, и все равно получится не то. Не то, мой товарищ, не то!
Вечером ели мы курицу, которая ради моего пира приняла смерть. С трудом справлялся я с ней, такая старая была и сухая.
Заметил это хозяин, и стало ему неприятно. Он не выдержал, и когда Марта принесла на грязном подносе не очень чистый чай, он сказал, с трудом сдерживая гнев:
— Почему у нас все не как у людей! Неужели так сложно испечь дурацкую курицу?
— Э-ет! — ответила Марта. — Его милости трудно угодить!
Потом пошла к шкафу, нашла две неодинаковые рюмки, поставила перед нами и вышла.
— О! Видишь, какая! — сказал с сожалением мой товарищ, указывая на кухонную дверь. — Слова сказать нельзя, потому что обижается: пани!
Но за вином мы как-то быстро забыли и о сухой курице, и о толстой кухарке и разговаривали дальше, словно хотели обсудить все, что произошло во время нашей разлуки, словно боялись, как бы не упустить чего-нибудь, какой-нибудь мелочи. И казалось мне, что мы не расставались совсем, что живем вместе, дальше вместе, как когда-то в школьные времена, и болтаем.
Не успели мы оглянуться, как из стенных резных часов выскочила маленькая кукушка и, будто подражая настоящей кукушке, прокуковала одиннадцатый час.
— Марта! Стелить! — крикнул молодой батюшка в кухонное окошко.
— Где? — спросил знакомый женский голос.
— В гостиной. И поскорее!
Сквозь закрытое окно пробормотал тот же голос: «Все быстро да быстро, как если бы у человека было десять рук!»