— Поищем для тебя свечу, — начал мой товарищ, отвлекая мое внимание от неприятного бормотания. — Воды дать тебе?
— Дай, пожалуйста.
Взяли мы свечу и воду и пошли в спальню. То была небольшая, узкая комната с одной только дверью и с одним окном, которое выходило на село. Под двумя слепыми стенами стояли две кровати с высокими спинками. Одна была постелена, а другая стояла нетронута.
— А ты почему не приготовил себе вторую кровать? — спрашиваю. — Мы бы тогда и дальше говорили.
— Ту кровать не расстилают, — ответил коротко.
И действительно, та кровать выглядела так, как если бы ее долго не расстилали. Над ней, на стене, висели неидущие часы, а возле нее стояли маленькие, белым мехом отороченные туфельки. Из окна виднелись несколько деревьев, за ними забор, за забором церковь, за церковью снова забор, а дальше кладбище со множеством деревянных крестов и с одним стоящим между ними каменным, похожим на женскую белую фигуру с вытянутыми беспомощно руками. Над этим всем — осеннее небо с несколькими звездами и с луной, что барахталась среди облаков. От деревьев, от церкви и от забора падали черные тени, а от луны сыпалось серебро. Когда облака заслоняли его, то и серебро меркло, а когда оно побеждал тучи, то мерцало яснее.
Я открыл окошко, и на нас подул холодный, сырой воздух.
— Ты спишь с открытым окном? — спросил мой товарищ, и я впервые увидел на его лице странное беспокойство. Вместо ответа я спросил:
— А ты нет? — и начал раздеваться.
Через минуту я лежал в постели, наслаждаясь отдыхом после несколькочасовой езды. Мой товарищ сидел у меня в ногах, и мы говорили дальше, как это бывает обычно у друзей, встретившихся после долгой разлуки и не могущих наговориться. Но, к моему удивлению, я заметил, что мой собеседник начал забываться; не отвечал на вопросы или отвечал некстати, был задумчив и рассеян. В его лице, голосе, во всем теле читались ожидание, неуверенность, тревога.
Вот ветер шелохнул занавеску на окне, и он побледнел; вот зашелестел листок, падая с ветки, а ему кровь ударила в лицо; вот какой-то шелест пошел по гостиной — и он вскочил на ноги. Стоял, всматриваясь в открытую дверь и вслушиваясь в ночную тишину.
Послышался тихий звук. Как если бы кто-то слегка коснулся клавиш.
— Может быть, кот, — говорю, просто чтобы что-нибудь сказать.
— У меня нет кота.
— Тогда, может быть, это струна сама по себе, из-за смены воздуха.
Минута тишины. А потом снова тот же звук — и мой товарищ, не попрощавшись со мной, исчезает в темноте гостиной и запирает за собой дверь. Свеча гаснет, луна прячется в облаках, становится совсем темно.
— Удивительно! — думаю. — Откуда такая перемена? И что она должно значить?
Переворачиваюсь с боку на бок и не могу уснуть. Иногда мне кажется, что за стеной кто-то играет так тихо, если бы муха над струнами летала. Поднимаюсь, слушаю: тихо… Только ветер свистит, качая колокола в недалекой колокольне. Ложусь снова и, конечно, хочу уснуть. Уже чувствую, как веки смежаются и как мысли падают в какую-то бездонную пропасть. Впрочем… Какие-то вздохи в соседней комнате, какие-то шаги. Сажусь и настораживаю уши… Ничего… Это, наверное, скрипят открытые ворота на кладбище.
Потом начинает падать осенний мелкий дождь, и его однообразное, бесконечное царапание по крыше и оконным стеклам убаюкивает меня.
Когда я проснулся, был уже день, серый из-за дождя. Надо мной стоял мой товарищ в новой рясе с молитвенником в руке.
— Иду в церковь, — говорил тихо и как будто робко. — Не гоню тебя, но если хочешь вовремя уехать, собирай вещи. Прощай!
Я сердечно простился.
— Еще раз спасибо, что приехал. Ты сделал мне великую милость. За один вечер я пережил всю свою молодость. Дай Бог увидеться вторично.
Обнял меня крепко и вышел. С порога вернулся. Был бледен, глаза были мутные, невыспавшиеся.
— Вчера я не попрощался с тобой. Не сердись. Но видишь ли, есть вещи, которые не снились даже философам. Она была у меня. Оттуда, — тут указал на кладбище. — Приходит иногда и играет. Долго… Есть вещи, которые… — остальное заглушили колокола.
На вокзале я встретил священника из соседнего села. Обсудив политику, мы перешли на людей.
— Странный человек — этот ваш товарищ, — начал батюшка. — Иногда ничего. Образованный, мудрый, а порой что-то находит на него. Пореди разговора, посреди ужина сорвется и уезжает неизвестно, почему и зачем. Верите ли, он больше года не ночевал вне дома. Как придет время, так хоть дождь, хоть тьма, хоть что, собирается и едет. Даже не пытайтесь его задерживать. Он чудак.