Вернувшись в комнату на втором этаже, мы нашли Хатчесона в том же положении рядом с Железной девой, в каком оставили. Она явно натолкнула его на философский лад, и теперь он решил одарить нас плодами своих раздумий.
– Что же, я, похоже, понял одну штуку, пока мэм отходила от потрясения. Мы у себя в Штатах намного отстали от жизни. У нас считается, что индейцы могут дать нам фору по части пыток, но теперь я вижу, что ваша средневековая система правопорядка уже тогда ушла на сто шагов вперед. Уж на что Заноза постарался с тем индейским ребенком, но у этой дамочки по сравнению с ним на руках полная стрит-флешь. Окончания шипов до сих пор острые, как иглы, хотя даже основания уже поело ржавчиной. По-моему, тем, кто в нашем правительстве занимается индейцами, не мешало бы парочку таких игрушек отправить в резервации, чтобы у краснокожих и их скво не осталось больше сомнений, насколько древняя цивилизация бледнолицых превосходит их. Давайте-ка я залезу в эту штуковину, чтобы почувствовать, каково это!
– О нет! Нет! – вскричала Амелия. – Это же ужасно!
– Ну что вы, мэм! Для любознательного человека не бывает ужасных вещей. Мне уже приходилось бывать в самых невероятных местах. Один раз, в Монтане, я провел ночь в брюхе павшей лошади, когда вокруг горела прерия, а в другой раз спал в брюхе мертвого бизона, когда команчи вышли на тропу войны, а я решил остаться на своей территории. В Нью-Мексико я провел два дня в заваленной золотой шахте Билли Бронхо, однажды с тремя ребятами просидел почти целый день в кессонной камере, которая перевернулась на бок, когда мы закладывали мост Баффало. Я никогда не боялся подобного рода испытаний, и сейчас не собираюсь поджимать хвост!
Мы поняли, что он твердо намерен провести этот эксперимент, поэтому я сказал:
– Хорошо, только давай побыстрее.
– Вот это я понимаю, генерал! – воскликнул он. – Только я тут прикинул, что мы еще не совсем готовы. Господа, которые попадали внутрь этой жестянки, шли туда не добровольно. Думаю я, их сначала связывали, а уж потом сажали внутрь. Мне бы хотелось, чтобы все было взаправду, поэтому сперва меня нужно подготовить. Надеюсь, этот пентюх найдет где-нибудь веревки и свяжет меня как положено?
Последние слова, произнесенные с вопросительной интонацией, были обращены к старому смотрителю, который, хоть и понимал его быструю болтовню, возможно, не мог по достоинству оценить утонченность речи и силу фантазии, присущие Элиасу Пи Хатчесону. Смотритель покачал головой, но его отказ носил скорее формальный характер, переубедить его было совсем не сложно. Американец ткнул ему в руку золотую монету и сказал:
– Держи, приятель! Это тебе за работу. Только не надо дрожать, тебя же не заставляют вешать кого-нибудь!
Смотритель раздобыл где-то тонкую потертую веревку и принялся связывать нашего попутчика, причем довольно туго. Когда верхняя часть тела была уже связана, Хатчесон сказал:
– Секунду, судья. Я слишком тяжелый, и ты не сможешь поставить меня в свою жестянку. Давай я сам в нее зайду, и потом ты займешься моими ногами!
Произнося эти слова, он двинулся спиной вперед и втиснулся под открытую крышку. Выемка как раз подходила ему по размеру. Амелия наблюдала с ужасом, но молчала. Смотритель обвязал веревкой ноги Хатчесона, который теперь лишился какой бы то ни было возможности двигаться. Американца все это порядочно забавляло, на лице у него даже появилась его обычная улыбка, когда он сказал:
– Сдается мне, эта Ева была сделана из ребра карлика! Нормальному американцу тут как-то тесновато. В Айдахо гробы делают просторнее! Давай-ка, судья, теперь медленно опускай на меня крышку. Я хочу почувствовать то же удовольствие, которое испытывали те, кто побывал здесь до меня, когда видели, как шипы начинают приближаться к их глазам.
– О нет! О нет! – не выдержав, истерично закричала Амелия. – Какой ужас! Я не могу на это смотреть! Не могу!
Но американец был непреклонен.
– Послушай, полковник, – сказал он. – Почему бы тебе не сводить мадам на небольшую прогулку? Мне бы ни за что не хотелось заставлять ее нервничать, но после того, как я проехал восемь тысяч миль специально, чтобы сделать это, мне будет трудно отказаться от затеи, ради которой я столько всего перенес. Не каждый день человеку выпадает возможность почувствовать себя как законсервированный фрукт. Мы с судьей все тут по-быстренькому организуем, потом вы вернетесь, и мы вместе посмеемся!
И снова любопытство взяло верх над страхом, и Амелия осталась. Она крепко прижималась к моему плечу, дрожа всем телом, и наблюдала, как смотритель медленно, дюйм за дюймом, опускает на веревке тяжелую крышку. Лицо Хатчесона прямо-таки расцвело, когда он заметил первое движение шипов.