Я надеюсь показать вам бытовую сторону жизни Джейн, с ее светлыми и темными днями, с ее семейными радостями и заботами и с теми «незначащими предметами, из коих ежедневно слагается счастье домашнего бытия», как писала об этом в «Эмме» сама Джейн. С мелкопоместных дворянок уже давно сняты обвинения в «праздности»: они либо занимались «делом», которое общество полагало достойным, вроде игры на фортепиано или чтения познавательных книг, либо тайно — как это было в семье Остин — выполняли большую часть рутинной работы, необходимой для того, чтобы на столе не переводился хлеб, а одежда была опрятной. Иногда труд ограничивался усиленным надзором за прислугой, но порой требовалось засучить рукава и попотеть самим.
Мы можем проследить жизнь Джейн по дням и даже по часам благодаря тому, что она была неутомимой корреспонденткой. Несмотря на решительное истребление Остинами всевозможных бумаг, Джейн оставила нам сотни тысяч слов, адресованных в первую очередь сестре Кассандре.
Эти письма, изобилующие мелкими подробностями быта, часто разочаровывали читателей. В них, видите ли, нет отзывов о Французской революции или оценок великих государственных дел. Одна вздорная родственница Джейн утверждала, что по ним якобы «невозможно судить о ее характере» и что «их прочтение никого с ней ближе не познакомит». Чушь, чушь, чушь! О государственных делах из них узнаешь очень даже много, умей только толковать крошечные штрихи меняющейся социальной жизни эпохи Джейн. И личность ее там тоже присутствует — твердая как сталь, энергичная, жизнерадостная и непокорная, смотря по обстоятельствам. Эти письма — драгоценный клад, спрятанный у всех на виду.
Рассматривая его под разными углами, вполне можно нарисовать портрет Джейн, способный удовлетворить интерес читателя. Мне очень любопытны упоминания о том, как она позволяла себе уклониться от исполнения женских обязанностей, чтобы урвать часок-другой для творчества. «Я часто задаюсь вопросом, — писала Джейн сестре, — как тебе удается выкраивать время для всех твоих занятий при том, что ты ведешь дом». Я тоже им задаюсь. Вынужденная «выкраивать время», Джейн старалась отбиваться от хозяйственных дел, не оскорбляя при этом родных с их представлениями о том, какой груз должна тащить на себе незамужняя тетка. Это была ее битва — тягостная, унылая, ежедневная домашняя битва из-за того, кто что обязан делать. Это битва, до сих пор изматывающая женщин. Это битва, продолжающаяся по сей день.
«Простой биограф легко и быстро справится со своей задачей, — писал брат Джейн Генри после ее смерти. — Наполненная насущными заботами, литературой и религией, ее жизнь отнюдь не была обильна событиями». Большая ошибка! В жизни Джейн были горечь и разочарования, денежные лишения и тревоги. Но и она, и ее семья большую их часть от нас утаили. Ни один из авторов так не завлекает и не интригует читателя, как Джейн: она манит, подмигивает, ускользает. «Редко, очень редко, — предупреждает нас она, — перед людьми открывается полная правда — что-нибудь да останется несказанным или неверно истолкованным».
Я как могла старалась вписать Джейн в контекст предметного мира ее жилищ, но это мой личный, отнюдь не бесспорный взгляд. Каждое поколение получает ту «Джейн Остин», какой заслуживает. Викторианцы искали и находили в ней «добрую хозяюшку», как бы ненароком, походя накропавшую несколько романов. Ее называли «святой тетушкой Джейн из прихода Стивентон-в-Чотоне». Позже биографы взялись изображать Джейн дамой, опередившей свою эпоху. «Что поделаешь, если во мне живет дикий зверь», — писала она, и сюда же подверстываются ее танцы, ее похмелья, ее приступы гнева. Это представление о Джейн наилучшим образом выражено в утверждении 1990-х, что Джейн намеренно выбрала псевдоним «миссис Эштон Деннис», чтобы заканчивать свои сердитые письма издателям так: «Остаюсь, джентльмены, и проч. М.Э.Д.[1]». «Она была в бешенстве, и подписью выражала свои чувства», — уверяет ее биограф Дэвид Ноукс.
Должна признаться, что, пытаясь вернуть Джейн в ее социальную среду и эпоху, я выступаю также с позиций завзятой «джейнистки», поклонницы и почитательницы. Я тоже искала свою Джейн и, как водится, нашла несравненно более совершенную версию себя самой: женщину умную, добрую, ироничную, но в то же время сердитую на связывающие ее обстоятельства, неустанно стремящуюся освободиться и творить. Я знаю, какой хочу видеть Джейн, и открываю свои карты. Это, говорю без стыда, история моей Джейн, где каждое слово проникнуто любовью.
Но в поисках этой моей Джейн я случайно встретила целую вереницу женщин, в расчете на которых она, видимо, и сочиняла свои романы: это гувернантка Энн Шарп, незамужняя сестра Джейн Кассандра, ее умершие родами невестки, подруги, сопереживавшие ей в издательских успехах и неудачах. Жизненный путь Джейн, такой по видимости гладкий, круто изломан запертыми дверями, перекрытыми дорогами, недоступными альтернативами. Ее великая заслуга в том, что она чуть-чуть приотворила эти двери, чтобы мы, идущие за ней следом, сумели в них проскользнуть.