— Ясно, — кивнул Шириновский, — но мне нужно помочь своему другу и партайгеноссе.
— Ну, так помогайте, но только согласно действующим правилам, а не в обход их. У нас всё строго и всё учтено. Ясно?
— Ясно, фрау, как день всё ясно.
— Тогда оставьте меня, я занята.
Шириновский хотел было вспылить, но сдержался и, бормоча извинения, забрал бумаги. Зарегистрировать строгая фрау их всё же согласилась и сразу же отдала ему. Оставшееся время он бегал по штурмовикам и собирал подписи на ходатайстве. Никто не отказывал, и вскоре он собрал почти сотню подписей, правда, штурмовики были из разных сотен, но это не принципиально.
После обеда он с этими бумагами заявился к адъютанту оберфюрера.
— Я геноссе Шольцу помочь. Вот ходатайство о взятии его на поруки членами штурма, вот обращение в полицай-президиум от лица оберфюрера с ходатайством о его помиловании.
Адъютант, моложавый обертруппфюрер, смерил его взглядом водянистых холодных глаз:
— И что, вы думаете, оберфюрер захочет подписывать это ходатайство?
— Я не знаю, я прошу вас принять эти бумаги на подпись, я делаю, всё, что могу, для спасения моего товарища. А какое решение примет герр оберфюрер Штеннес, я не знаю, но надеюсь на его снисхождение.
В это время дверь кабинета Штеннеса открылась, и на пороге появился он сам. Адъютант тут же принял строевую стойку и даже прищёлкнул каблуками сапог. Шириновский не успел так же быстро принять подобострастное положение, а щёлкнуть каблуками ботинок и вовсе не смог, но, тем не менее, обратил на себя внимание оберфюрера.
— Кто такой?
— Обершарфюрер Август фон Меркель, пришёл подписать ходатайство об освобождении моего друга, роттенфюрера Альберта Шольца, из полицейского участка.
— Интересно, — взгляд Штеннеса буквально прострелил Шириновского, отчего он невольно ещё более выпрямился и даже, кажется, перестал дышать.
Этот взгляд буквально пронизывал насквозь, рассматривая человека словно в прицел ружья и видя в нём не одушевлённое существо, а какую-то добычу, которую можно и даже нужно уничтожить при определённых обстоятельствах. И слава Богу, что сейчас их не имелось.
— Ходатайство?
Шириновский, хотел было ответить, но язык под взглядом этого человека словно бы присох к гортани. Хотелось исчезнуть и больше не появляться тут, во избежание, так сказать, разного рода неприятных недоразумений.
— Да, он хочет освободить из полиции своего друга Альберта Шольца, которого забрали вчера после драки в пивном саду, — включился в разговор адъютант.
— Сам там был?
— Так точно! — сразу гаркнул в ответ Шириновский, сам того от себя не ожидая.
— М-м-м, а сам сбежал?
— Никак нет!
— Это Меркель, его неделю назад из больницы выписали после тяжёлой черепно-мозговой травмы. На первое мая ему череп проломили, — вновь пояснил адъютант.
— А, понятно, — Штеннес отвёл взгляд, и сразу же чувство, что его могут убить прямо сейчас, покинуло Шириновского.
— Выручить товарища — дело благородное. Давай ходатайство, подпишу. Мы сильны единством.
Адъютант тут же распластал на своём столе принесённые Шириновским бумаги, аккуратно макнул перьевую ручку в чернильницу и вручил Штеннесу. Тот схватил её сильными пальцами, примерился и, поставив витиеватую длинную подпись, отдал ручку и вышел из кабинета, бросив уже у двери:
— Меня вызвали в Мюнхен, вернусь послезавтра, за меня первый заместитель. Все вопросы решу тогда же. По пустякам не звонить.
— Яволь, герр Штеннес.
Дверь хлопнула, и всё затихло.
— Повезло тебе. Оберфюрер сегодня в хорошем расположении духа, да и вообще ценит тех, кто стоит горой за своих партайгеноссе. На, держи свои бумаги, только печать не забудь поставить и учти, что нужно ещё в участок купить что-нибудь, сигареты, например, они скажут, что именно, тогда и выпустят Шольца. А одной бумаги маловато будет. Усёк?
Упоминание о взятке не понравилось Шириновскому, и так денег нет, а ещё на этого тупого Шольца их тратить, но раз взялся за гуж, не говори, что не дюж, иначе и не стоило время и силы тратить.
— Усёк, сделаю.
— Да там немного, они не звери, так, чисто ради уважения.
— Ну, тогда ладно!
Забрав все бумаги, Шириновский тут же вышел из кабинета, стараясь успеть до конца рабочего дня попасть в канцелярию. Он почти успел, но строгая фрау лишь забрала у него бумаги, чтобы завтра с утра заверить их печатью начальника штаба их штандарта. Впрочем, в её глазах Шириновский прочитал сильное удивление, что настоящим бальзамом пролилось на его тщеславие.
Лиха беда начало! Прослыть пробивным парнем в этой специфической среде ему очень хотелось. Сегодня он обычный штурмовик, а завтра уже штабной работник, ну, а послезавтра… послезавтра будет ясно, когда он сможет закрепиться в штабных структурах. Мыслей у него на этот счёт было вагон и маленькая тележка, а планов громадьё! И как заработать денег, и как быстро продвинуться, и как жить припеваючи, и как спастись от неминуемой гибели, если вдруг она замаячит на горизонте его жизни. Ну, и про Родину надо не забывать… а то придут и напомнят.
От всего не убережёшься, но предвидеть многие возможности и уходы от опасностей, благодаря знанию примерного будущего, он, конечно же, мог. Тут, главное, постоянно держать руку на пульсе.
На следующий день при первой же возможности Шириновский побежал в канцелярию за прошением. Удивительно, но факт: начальник штаба тоже не стал чинить препятствий и без проблем поставил печать. Документы можно было забрать, что Шириновский и сделал, отправившись в составе своего патруля прямиком в полицейский участок. В этом участке, собственно, и находился Шольц, находясь в камере временно задержанных.
Войдя в участок, Шириновский предъявил дежурному свои документы и объяснил причину прихода.
— А, Шольц⁈ Это тебе надо подняться к нашему начальнику, он сейчас наверху. Но курить хочется, сил нет, не угостишь сигаретой?
— У меня нет, я не курю, но ради такого дела схожу и куплю. Для друга не жалко.
— Ну, тогда купи и сигар начальнику, он оценит.
— Понял!
Через минут двадцать, которые он потратил на то, чтобы дойти до ближайшего табачного магазина и купить сигарет, Шириновский вернулся обратно. Сигареты стоили тридцать пфеннигов за десять штук, их он купил тридцать штук, как раз почти на марку, и отдал дежурному. А вот сигары, наоборот, стоили целую марку за штуку. Пришлось бороться с жадностью, в итоге сила воли победила, и он решил купить сразу три штуки, чтобы уж наверняка умаслить начальство.
Конечно, покупка целой коробки за десять марок ударила бы в цель точнее, но Шольц не велика фигура, чтобы так тратиться, хватит и четырёх марок, чтобы вызволить его из глупого заточения.
— Давай свои бумаги, я отнесу, — забрав курево, сказал дежурный и через десять минут вернулся обратно, отдав сигары начальнику.
— Отпускают твоего друга, только штраф в пять марок и десять пфеннигов нужно уплатить, и он свободен.
Скривившись будто от зубной боли, Шириновский достал требуемую сумму и уплатил за своего «боевого» товарища. Забрав деньги, один из полицейских надзирателей, звякнув огромными ключами, открыл камеру и выпустил оттуда Шольца.
— Выходи!
Мрачно светя фингалом, из камеры вышел изрядно побитый Шольц, зло зыркнув на всех, он искренне обрадовался, увидев Шириновского. Крепко пожав друг другу руки, они вышли из полицейского участка.
— Спасибо геноссе, что вытянул меня из рук шупо!
— Это мой долг, как твоего товарища и собрата по партии. Да, признаться, это оказалось нелегко. И к тому же мне пришлось купить всем сигареты и оплатить штраф.
— Сколько я тебе должен, Август?
— Ты мне ничего не должен, а вернуть нужно десять марок, которые я потратил на вызволение тебя из участка.
— Понял, но я пока на мели, как смогу, так обязательно рассчитаюсь с тобой.
— Замётано. Но ты можешь мне помочь советом или делом.