Щедро обмотанные бинтами соседи по палате практически не шевелились и разговаривать с ним, естественно, были не в состоянии. Что же, придётся лежать молча. Может, оно и к лучшему. Вольфович закрыл глаза и внезапно решил поругаться со вторым своим «Я».
— Эй, фашист! Ты проснулся? Слышишь меня⁈
— От фашиста слышу! — тут же парировал знакомый голос.
— Ага, я так и знал, что ты подслушивал, вражеский голос!
— Да зачем мне что-то там подслушивать? Разумеется, я всё слышу. Теперь я — это ты, а ты — это я!
— Ладно. Давай, рассказывай мне, что ещё я должен знать и уметь здесь. Я же был политиком, а не разведчиком, и далёк от этих ваших шпионских штучек-дрючек. Давай, учи меня!
— Гм, — завис на мгновение Маричев. — Ты же ковырялся в моей памяти?
— Да у тебя там сам чёрт ногу сломит, в чердаке этом! Ты же разведчик⁈ Разведчик. Каждый уважающий себя разведчик просто обязан эпизодически проводить систематизацию полученной информации, — Владимир Вольфович невольно перешёл на более привычный язык двадцать первого века. Просто он был искренне возмущён тем фактом, что не понял больше половины того, что нарыл в памяти Маричева-Меркеля. — Вот что у тебя в башке? Какая-то куча отрывочных фактов, в которых ты сам до конца не разобрался! Так нельзя!
Ещё и голова пришиблена коварным ударом коммуниста, как-то не до научных штудий. Как по заказу виски прошило такой острой болью, что он аж застонал. Но старая фройляйн куда утопала, и больше помочь оказалось некому. Товарищам по несчастью было не до него, а некоторым, судя по отсутствию каких-либо признаков жизни, и не до себя. Короче, стон Шириновского так и остался для всех незамеченным.
«М-да-а, это вам не элитная клиника, где за тобой каждый чих подтирают», — невольно мелькнула мысль у Шириновского, но он тут же себя одёрнул. Он не где-нибудь, а в Германии. И не кто-нибудь, а штурмовик, пусть и в самом мелком звании. А значит… Да хрен его знает, что это значит⁈ 1929 год! Не 1933 и не 1941, а 1929 год… Владимир Вольфович не имел ни малейшего понятия, что тут в это время творилось! Вот заодно и узнает: что, да как и почему. Даром бы того не надо было, но судьба дала ему именно такой шанс. Мучайся…
Гитлер ещё не пришёл к власти, он только на пути к ней. Так что никто не будет предоставлять штурмовику индивидуальный уход, если он вообще тут существует. Время не то! Да и рядовой — это вам не генерал. Небось в соседней палате лежат раненные коммунисты, правда, пострадавшие уже от рук сотоварищей фон Меркеля по партии. Уж эти кореша их не жалели ещё больше, чем те их.
Шириновскому показалось, что он сходит с ума. Это не его мысли! Точнее, не совсем его. И в то же время его! Но вот их формат больше подходил военному, а не политику. А он вообще ни разу не военный, хоть и звание имел, и даже военную службу проходил. Но что это была за служба? Пиджак, он и в армии «пиджак»!
Устав думать, он в прямом смысле слова отрубился, потеряв сознание от умственного переутомления. Очнулся практически перед обедом и, получив миску дрянного супа (а ведь обещали лучшее питание… фашисты!) и лекарства, вновь отрубился. Правда, на этот раз Владимир Вольфович просто уснул, а не впал в беспамятство.
Вечер прошёл в самокопании, остаток ночи в крепком сне. Ну, а утром к нему заявились его «товарищи» по партии.
Было их двое: один высокий и худой, другой, наоборот, маленький и толстый. Меркель-Маричев их вроде знал, но плохо. Видимо, они тоже состояли в НСДАП, но в штурмовиках явно не значились. Вероятно, их прислали от партии: поддержать пострадавших во время демонстрации.
Получив разрешение палатной медсестры, оба нацистских кадра преувеличенно бодро вошли в палату и сходу обратились к Шириновскому- Меркелю.
— Август Отто фон Меркель⁈
— Да, это я.
— Нас прислала партия! — с воодушевлением произнёс пухляк. — И мы рады вам передать, что она гордится вашим участием в разгоне коммунистической демонстрации и никогда не забудет о том. Вашей кровью залито знамя НСДАП. И мы отомстим за вас!
— Скорее мозгами, — скривился Шириновский, внимательно рассматривая своих «коллег» по цеху.
— Голова у вас на месте, раз вы уже способны связно разговаривать, — парировал тощий и многозначительно кивнул толстому. Тот, недолго пошурудив в армейском ранце, достал из него две книги. — Мы принесли вам «библию» каждого члена НСДАП. Это книга «Моя борьба» Гитлера! Самый первый выпуск от 1925 года! Цените! Именной экземпляр! Дарственной надписи, само собой, нет, но и экземпляров первого выпуска осталось немного. Пусть лежит здесь на тумбочке. А вот ещё одна книга, прочитав которую, вы поймёте, что она тоже необходима, чтобы проникнуться идеей Великой Германии. Мы получили унизительное поражение, но никогда не должны об этом забывать! Нас ждёт реванш! И каждый из нас приложит все силы для его достижения!
Положив пресловутую «Майн кампф» на тумбочку, вторую книгу толстяк оставил в руках. Называлась она «Партенау», а написана была Максом Рене Гессе. Впрочем, ни автор, ни название ни о чём Шириновскому не говорили.
— Она вышла в этом году, вы о ней ещё не слышали, — заявил он Шириновскому и, раскрыв титульный лист книги, зачем-то показал ему печать на нём.
Плохого качества штамп, сделанный чёрной краской, гласил: «Против публикации данного издания со стороны НСДАП возражений нет. Председатель партийного контроля комиссии по защите национал-социализма…». Дальше шла закорючка неизвестного Шириновскому-Меркелю человека.
— Вы бы мне лучше фруктов принесли или лекарства, — попытался протестовать Шириновский, но его ехидство не принесло никакой пользы.
— Главное — это партийное слово, а пища вторична, — оборвал его тонкий. И, положив на тумбочку рядом с книгами кулёк с дешёвыми конфетами, они ушли.
С трудом приподнявшись, Шириновский подтянул к себе памфлет будущего вождя Третьего рейха и бегло пролистал его. Но вскоре, с отвращением отбросив «библию» национал-социализма, Вольфович принялся за развлекательный роман о любви обер-лейтенанта с нетрадиционной ориентацией к молодому юнкеру.
Прочтя её наискосок до конца, он довольно быстро определил главную мысль произведения: поражение в Первой мировой войне нанесло немцам большую травму, и они жаждут реванша после поражения в Великой войне*. (* Великая война — это Первая Мировая война. Так она называется до сих пор в английских и французских источниках).
Хмыкнув, Вольфович откинул в сторону и её. Какое-то ЛГБТ-чтиво, иначе и не скажешь. Обер-лейтенант Партенау, не выдержав перипетий мужской любви кончает жизнь самоубийством. А чего ещё от этих нацистов ожидать? Да, они карали смертью гомосексуалистов и сажали их в концлагеря, но… не всех.
Переживания всяких пида**сов Вольфыча не тронули, и читал он больше не из интереса, коего на самом деле практически не испытывал, а лишь бы кто-то зафиксировал сам процесс чтения этих навязчиво рекомендуемых книг. Он ведь не еврей-разведчик, а самый что ни на есть штурмовик и даже вроде уже успел вступить в НСДАП. (далеко не все штурмовики являлись членами НСДАП)
Маричев в этот момент громко хмыкнул, подтвердив мысли Шириновского, и в их коммунальной голове раздалось:
— Август Отто фон Меркель член партии с августа 1928 года.
Вольфович ничего на это не ответил. Вместо этого попытался вспомнить: с какого времени этим самым «членом» был Штирлиц. В голове неожиданно всплыла цифра — 1933 год. То есть, он ещё и раньше Штирлица сподобился стать членом национал-социалистической партии⁈ Для разведчика это весьма выгодно, а вот карма явно будет хуже. Ну, он сюда для того и попал, чтобы нагадить нацистам полную телегу. А карма… карма у него и так уже плохая.
— Срать, срать, срать на этих уродов! Мать им Кузькину, а не «Майн кампф»!
И книгу-то придурок как пафосно назвал: «Моя борьба»! С чем Гитлер боролся? С евреями, что ли? Так это потом. С коммунизмом? Но книга в 1925 году напечатана, а борьба нацистов с коммунистами только сейчас вроде началась. Впрочем, Шириновский мало знал, чем занимался Гитлер до 1925 года. Воевал на ПМВ, дослужился до ефрейтора… На этом его познания в биографии фюрера в общем-то и заканчивались. Боролся, наверное, с кем-то ещё, если книгу так назвал.