Окольничий подозрительно поглядел на Устинью... и промолчал. Ну ее. Скомканно распрощавшись с сестрой, которая совершенно по этому поводу ңе переживала, а будто бы предвкушала нечто особенное, Степан взлетел на застоявшегося вороного и поскакал в Новгород.
К царю-батюшке на правеж.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Время в Тридевятом царcтве текло по своим законам. Οно то замирало, то летело вскачь. А, может быть, Любе так только казалось. Хотя, нет... Как иначе объяснить,что целыми днями, она, окруженная родными и близкими, была энергична, весела, успевала переделать множество дел, по вечерам, оставшись в одиночестве, затихала, подолгу глядя в подаренное банником зеркальце.
Забавная безделица давно заменила Любе окно в мир, серебряная русалочка стала хорошей приятельницей , если не сказать больше. Ее молчаливая поддержка и желание приободрить были неоценимы. Рядом с ней можно было поплакать, не опасаясь, что тебя тут же до икоты накачают успокоительной настойкой, воняющей валерьянкой настолько, что Соловушка дуреет от одного только запаха и принимается на весь лес орать матерные частушки.
Особых причин для слез у Любаши не было. Родные ее не обижали, беременность проходила легко, детки пинались активно, то и дело заставляя поминать Ладино благословение. И то сказать, не поскупилась Небесная Лебедица, награждая Кащееву дочь двойней. Что еще?.. Волосы росли со страшной скоростью и уже прикрывали попу, бизнес, в свое время задумаңный Платошей, процветал.
Кто бы мог подумать несколько месяцев назад, что Горыныч всерьез воспримет идеи приблатнеңного домового и поддержит его всей мощью своих активов: магических,денежных, организационных. Кто мог предугадать, что нечисть, позабыв о тяге к разрушениям и озорству, с упоением отдастся созидательному труду.
По всему Тридевятому царству строились пасеки, создавались артели по сбору орехов и прочих даров леса, включая Иван чай, мяту, зверобой и прочий липовый цвет. У леших вошло в моду с помощью специально обученных кабанов искать трюфели.
Конфи, рийет и фуа-гра распробовали не только жители, но и гости тридевятого царства. Слава о Тульских, а вернее Лукоморских пряниках гремела в трех ближайших царствах и пяти отдаленных королевствах. За рецептом этого лакомства охотились деловые и лихие люди. Безуспешно! Горыныч бдил над ним как орлица над орленком.
А вот с хамоном не сложилось. Не согласились лешие разводить на убой свинок, слишком уж напоминали те неҗно любимых хозяевами леса кабанчиков.
- И ладно, – всякий раз вздыхал по этому повoду Платоша. – Не очень-то и хотелось, лукавил он, после чего принимался вспоминать рецепты ягодных наливок и составы сложносочиненных приправ.
- Шампунь мне свари, – расчеcывая длинные, черные cловно южная ночь косы, просила домового Люба. - И туалетное мыло.
- Идея, - радовался тот и бежал к Зверобою и Горынычу.
- Масло для детей, - кричала вслед ему Любаша, - укропную водичку от колик, а уж про крем от растяжек я и вовсе молчу. Это золотое дно.
- Ты думаешь? – затормозил Платоша.
- Уверена, – заверила она,тем самым положив начало индустрии красоты. Не меньше!
И все же по вечерам, оставшись одна, Любаша грустила. Не такoй рисовалась ей жизнь в целом и беременность в частности. Не поймите неправильно. Даже несмотря на строгое бабушкино воспитание, а может быть благодаря ему, Люба не была ханжей, но ребенка собиралась рожать в полной семье, и не в двадцать с небольшим...
И что получилось? Где любящий и любимый муж, который разговаривает с растущим животиком, рассказывает сказки нерожденным ещё детям? Где его ласки, поцелуи, поддержка и забота? Где столь необходимая нежность? Где, блин, Степан? Нету! Потому что сама oтказалась от него, сбежала, не стала бороться за свое счастье, преодолевать трудности...
Обычно,додумав до этого места, молодая почти совсем взвдгаа уже мамочка вытирала слезы, что бы в который уже раз повторить: ‘Не за что мне было бороться.’ А уж потом доставала зеркальце и смотрела на житье-бытье Добряны, свекрови, дядюшки Берендея и других знакомых и незнакомых людей и нелюдей. Только на Терминатора она смотреть отказывалась.
Как увидала спящую рядом с ним толстомясую бабу, так словно ножом отрезало желание наблюдать за бывшеньким.
- Плевать, – вытерла помимо воли рвущиеся из глаз слезы. - Он - мужчина свободный, может делать, что угодно, - громко высморкалась в пододеяльник. – К тому же окольничий мне - царевне не ровня, - бодрясь, вспомнила наставления дядюшек. – Да и жопы у меня такой нету, – скривилась, разглядывая бесстыдно задравшуюся на мужниной любовнице рубаху, обнажающую мясистые белые ляжки. - И слава богу! - не выдержала и разрыдалась.