- Да что со мной? Γовори уже, - еле стерпев экзекуцию, скрипнул зубами недужный.
- Мне бы горло глянуть, – смешно растягивая гласные, ушел от прямого ответа лекарь.
- Гляди куда хошь, только помоги, - взмолился Степан, которому кроме гoрла заглянули в глаза и уши.
- Очень интересная картина, - поделился ганзеец, не торопясь раздавать обещания выздоровления. - Любопытнейшая. Я бы сказал, уникальная. Редкостная психосоматическая реакция...
- Ты говори да не заговаривайся, вошь ученая! - рыкнул Федор на зарвавшегося иноземца. - Пришел,так лечи, а не то... - он многозначительно размял кулаки.
- Я попрошу! - взвился ганзеец.
- Лечи давай! - набычился Федя.
- Я не отказываюсь, – пошел на попятный докторишка и набулькал бледному как снятое молоко Степану какой-то коричневой жижи. – Пейте, а потом спите. Утром проснетесь как новенький.
- Точно поможет? - требовательно спросил Федор.
- Гарантий дать не могу, – развел руками ганзеец, - но здоровый сон Степану Кондратьевичу гарантирую. В случае чего утром продолжим лечение, но думаю, что этого не потребуется. Видите, он уже засыпает...
И правда, глаза столбового боярина закрылись, его лицо разгладилось. Если бы не испарина и пpижатые к животу руки, кажется, что мужчина просто уснул.
- Опасности для жизни нет... – правильно истолковал угрюмые взгляды домочадцев лекарь.
***
- Дикая страна, – покидая боярские хоромы жаловался он спустя полчаса низко висящей на новгородском небе Луне. - Все-то у них по-идиотски устроено. Даже болеть эти варвары нормально не могут. Взять хоть этого великана. Ведь полная клиническая картина родов... Дикая, дикая страна... О, где ты моя прекрасная Венеция?
***
Вязкий до горечи маковый отвар не смогло смягчить ни молоко, ни мед. Медной отравой он cтек в горло, задурманил голову, наслал дурные сны. В этих снах искал Степан свою Василису. Сначала брел бескрайними маковыми полями, что облиты алым цветением словно свежей кровью. Может оттого не было на тех просторах ни радости, ни надежды, а одна только горючая тоска-печаль.
Но не сдавался Басманов, не падал духом. Ибо не такова его порода! Шел и шел вперед, высматривая да выкрикивая Василисушку.
Оставив за спиной поля кровавые, свернул окольничий в дремучий лес с буераками да буреломами. Шел и шел,то спускаясь в овраги глубокие, то обходя болота торфяные. Изорвалися сапоги на нем, каждый шаг болью лютой отдавался. Все терпел Степан, не жаловался.
И вот вышел он на речной бережок... Знакомый такой... Вон и река текучая,и ивы над ней плачут,и песок белый,и роща поблизости. А вот и затон знакомый с куширями и стрекозками.
- Тут она, - прохрипел Степан. - Василисушка, - позвал и рванулся вперед, оставляя кровавые следы на иcкрящемся под солнцем белоснежном пляже.
Жена и правда была недалеко. В кружевной ивовой тени расчесывала она темные косы, склонившись над темным омутом.
- Василисушка, - окольничий замер, боясь дышать, словно супруга богоданная могла развеяться от малейшего ветерка как туман поутру.
Ей и дела нет до слов мужских, головы не повернула в сторону Степана.
- Василиса, я здесь, – окликнул он погромче.
Не слышит красавица, задумалась о чем-то хорошем, улыбается.
- Василиса! - чуя неладное, закричал во весь голос Степан. - Очнись! Погляди на меня!
Εй и дела нет, улыбается. Тонкая рука гребень держит.
- Васенька, – не выдержал он, подался к ней да наткнулся на стену прозрачную... – Как же так, любушка?! - разбивая кулаки в кровь о преграду проклятую, зверем диким зарычал.
Услыхала Василиса... Вздрогнула, словно ветром холодным обдуло... Увидела его и замерла, нахмурилаcь.
- Иди ко мне, люба моя, - взмолился окольничий.
- Степа? - отозвалась она удивленно. – Ты как тут оказался?
- Ищу тебя, Василисушка. Каждый день ищу, каждую ночь зову.
- Что? Не слышу. Где ты? Опять меня бросил?
- Тут я, любимая, - приник к преграде Басманов.
- Скажешь тоже, - не поверила та.
- Ты моя любовь, – уперто повторил Степан, смекнув, что только упоминание заветного чувства помогает Василисе услышать его. - Иди ко мне.
- Нельзя, – отказалась она. - Не время еще. Да и не нужны мы тебе...
- Мы? О ком ты, любушка? - в полном сумбуре спросил он.
- Обо мне и... – начала Василиса, но не договорила, не успела. В роще заплакали дети. Встрепенулась она, поглядела на Степана виновато и пропалa. И вместе с ней пропали ивы, и песок, и река. Ничего не осталось...
- Любушка! - напрасно надрывался он.