— А рассказать, что ему еще нравится? — Ганс повернулся к ней. На стене появилась тень его длинноносого профиля.
— Давай-ка я сначала стол нам накрою. Ты креветки ешь? Сыр? Маслины?
— Я… Не ем. Давно уже.
— Но шампусик-то точно будешь? — Улыбнулась она, достав из холодильника бутылку.
— Лучше не открывай. Там трагедия содержится.
— Ну и фиг с тобой! — Марина хохотнула, показала язык и убрала шампанское обратно.
— Это ты? — кивнул Ганс на фото, приклеенное к дверце холодильника. На нем Марина с зелеными волосами играла на гитаре и что-то пела в микрофон. Ее обнимала за плечи девушка с выбритыми висками и подпевала.
— Ага. Когда-то я.
— А что потом?
— А потом Стасик сказал, что я как Фиби из «Друзей». Что меня на сцену выпускать нельзя. А уж тем более, с гитарой.
— Что-то это мне напоминает. — Ганс взъерошил черные кудри и подпер рукой подбородок.
— Что? — покосилась на него Марина.
— Мое прощальное письмо. Одному человеку.
— Так, стоп! Это прикол какой-то? Да? — Она подскочила к дивану.
В этот момент раздался металлический скрежет. Щеколда сама собой двигалась в противоположную от стены сторону. Щелкали замки. Дверь распахнулась, на пороге стоял Стас.
Пару секунд, и он оказался в гостиной. Сдернул Ганса с дивана и повалил. Они стали кататься по полу, нанося друг другу удар за ударом. Марина схватила «лодочку» и замахнулась.
— Целься в глаза! Другого шанса у нас не будет! — Крикнул Ганс.
Марина поморщилась и выполнила его указание. Стас зарычал от боли. Ганс воспользовался этим, вынул из кармана что-то маленькое и засохшее, выдернул каблук и запихал это в сочащуюся кровью и сукровицей глазницу, из которого свисал лопнувший глаз.
Стас взвыл, скорчился и… стал растворяться. Вскоре, вместо него в воздухе кружилась тучка маленьких огоньков болотно-зеленого цвета. Они постепенно гасли, один за одним. Когда исчез последний, Марина упала на колени и разрыдалась.
— Я же не хотела… Я же просто…
— Ignis Fatuus. — Ганс присел рядом и обнял ее за плечи. — Feu follet. Блудички по-вашему, — прошептал он ей в ухо, щекоча холодным дыханием.
— А? — Марина подняла голову.
— Блуждающий огонек. Клевер-шестилистник, попавший внутрь его организма, имеет весьма пагубное воздействие, — Ганс достал из кармана и показал Марине несколько засушенных былинок, — этот вид может принимать любой образ, мужчины или женщины. За год должен совратить с истинного пути триста шестьдесят пять человек.
— А меня значит нет?
— Ты же гитару не выбросила?
Марина мотнула головой.
— Вот и молодец.
— Так! — Марина схватила телефон и окровавленную «лодочку». Наскоро обулась в зимние ботинки, накинула пуховик и потянула за руку Ганса. — Пошли на улицу.
Там она подошла к припаркованному возле подъезда Стасикову «Лексусу», нажала на значок камеры в смартфоне, выбрала видео и дала Гансу в руки со словами: «Держи прямо». Прицелилась и с размаху ударила каблуком по лобовому стеклу. Когда начала расползаться паутина трещин, раздался звонок.
— Видеовызов от Натальи, — прокомментировал Ганс, — принять?
Марина кивнула.
На экране появилась девушка с такой же прической, как у нее. Ганс вздрогнул, узнав в ней вторую вокалистку с фото на холодильнике. Она сидела в кожаном кресле, и судя по всему, была основательно беременна.
— И куда же ты влезла, Мышка-Маришка? — Усмехнулась она. Марина заметила, что глаза у нее точно такие же, как у Стаса. Болотно-зеленые. — Думаешь, воевать с нами? Ну-ну, удачи.
— Языком звездеть — не мешки ворочать. — Сказала Марина, сунув в камеру средний палец. Видеосвязь прервалась.
***
— То есть ты правда Ганс Христиан Андерсен? А не плод моей больной кукухи? — спросила Марина, когда они снова сидели на диване, и она грела руки о чашку какао с маршмеллоу.
Ганс пожал плечами.
— А чего ты здесь у нас забыл?
— Блуждающих много развелось в вашем районе. Вот меня и призвали.
— Кто призвал?
— Об этом потом как-нибудь. Давай лучше я тебе ноги помассирую.
— Неплохо было бы. А то вот номер сняла для нас с этим… огоньком, расфуфырилась, даже на такси денег не осталось. Прошлась, так болят собаки.
Она положила ноги Гансу на колени. Он накрыл их пледом и начал разминать сухими, холодными руками. Гудящая, пульсирующая боль постепенно стала отступать. Вместо нее появилась легкость и прохлада.
— Погоди, а ты разве не… — хихикнула Марина. Я ж про тебя дисер писала. Забросила правда.