— Чай, господине, отвѣчалъ слуга.
— А гдѣ-жъ самоваръ? Давай самоваръ.
Слуга выпучилъ глаза и не зналъ, что отъ него требуютъ.
— Самоваръ! повторилъ Николай Ивановичъ.
— Темашине… прибавила Глафира Семеновна по нѣмецки.
— А, темашине… Нема темашине… покачалъ головой слуга.
— Какъ нема! Въ славянской землѣ, въ сербскомъ городѣ Бѣлградѣ, да чтобъ не было самовара къ чаю! воскликнули въ одинъ голосъ супруги. — Не вѣрю.
— Нема… стоялъ на своемъ слуга.
— Ну, такъ стало быть у васъ здѣсь не славянская гостинница, а жидовская, сказалъ Николай Ивановичъ. И очень мы жалѣемъ, что попали къ жидамъ.
Глафира Семеновна сейчасъ открыла чайники, понюхала чай и воскликнула:
— Николай! Вообрази, и чай-то не по русски заваренъ, а по англійски, скипеченъ. Точь въ точь такой, что намъ въ Парижѣ въ гостинницахъ подавали. Ну, что-жъ это такое! Даже чаю напиться настоящимъ манеромъ въ славянскомъ городѣ невозможно!
Слуга стоялъ и смотрѣлъ совсѣмъ растерянно.
— Кипятокъ есть? Вода горячая есть? спрашивала у него Глафира Семеновна. — Понимаешь, горячая теплая вода.
— Топла вода? Ина… поклонился слуга.
— Ну, такъ вотъ тебѣ чайникъ и принеси сейчасъ его полный кипяткомъ.
Глафира Семеновна подала ему свой дорожный металическій чайникъ.
— Да тащи скорѣй сюда бифштексы! прибавилъ Николай Ивановичъ.
Слуга кисло улыбнулся и сказалъ:
— Нема бифштексы.
— Какъ нема? Ахъ, ты разбойникъ! Да что-же мы будемъ ѣсть? Ясти-то что мы будемъ?
— Нема, нема… твердилъ слуга, разводя руками, и началъ что-то доказывать супругамъ, скороговоркой бормоча по сербски.
— Не болтай, не болтай… Все равно ничего не понимаю! махнулъ ему рукой Николай Ивановичъ и спросилъ:- Что-же у васъ есть намъ поѣсть? Ясти… Понимаешь, ясти!
— Овече мясо има… отвѣчалъ слуга.
— Только? А кокошъ? Есть у тебя кокошъ жареный? Это по нашему курица. Печене кокошъ?
— Кокошъ? Нема кокошъ.
— И кокошъ нема? Ну, просадъ тогда. Вотъ тутъ стоитъ какой-то просадъ, ткнулъ Николай Ивановичъ пальцемъ въ карту кушаній.
— Просадъ? Нема просадъ, отрицательно по трясъ головой слуга.
— Да у васъ, у чертей, ничего нѣтъ! Ловко. Рыба по крайней мѣрѣ есть-ли?
— Нема риба.
— Ну, скажите на милость, и рыбы нѣтъ! Рѣшительно ничего нѣтъ. Что-же мы ѣсть-то будемъ?
— Изъ своей провизіи развѣ что-нибудь поѣсть? отвѣчала Глафира Семеновна. — Но ветчину я въ таможнѣ кинула. Впрочемъ, сыръ есть и икра есть. Спроси, Николай, яицъ и хлѣба. Яйца ужъ навѣрное есть. Яицъ и хлѣба. Да хлѣба-то побольше, обратилась она къ мужу.
— Ахъ, вы несчастные, несчастные! покачалъ головой Николай Ивановичъ.
— Вечеръ, господине, ночь, господине… разводилъ руками слуга, ссылаясь на то, что теперь поздно. — Единаесты саатъ (одинадцатый часъ), прибавилъ онъ.
— Ну, слушай, братушка. Яйца ужъ навѣрное у васъ есть. Яѣ…
— Яѣ? Има… Есте, есте.
— Ну, такъ принеси десятокъ яицъ въ врутую или въ смятку, какъ хочешь. Десять яѣ! И хлѣба. Да побольше хлѣба. Понимаешь, что такое хлѣбъ?
— Хлѣбъ? Есте.
— Ну, слава Богу. Да кипятку вотъ въ этотъ чайникъ… И двѣ порціи овечьяго мяса.
— Овечье мясо? Есте.
— И десятокъ яицъ.
Николай Ивановичъ растопырилъ передъ слугой всѣ десять пальцевъ обѣихъ рукъ и прибавилъ: «Только скорѣй».
— Нѣтъ, какова славянская земелька! воскликнулъ онъ. — Въ столичномъ городѣ Бѣлградѣ, въ лучшей гостинницѣ не имѣютъ самовара и въ одиннадцать часовъ вечера изъ буфета ужъ ничего получить нельзя!
Но супруговъ ждало еще большее разочарованіе. Вскорѣ слуга вернулся и хотя принесъ, что отъ него требовали, но овечье мясо оказалось холодное, яйца были сырыя, хлѣбъ какой-то полубѣлый и черствый, а вмѣсто кипятку въ чайникѣ была только чуть теплая вода. Онъ началъ пространно говорить что-то въ свое оправданіе, но Николай Ивановичъ вспылилъ и выгналъ его вонъ.
— Дѣлать нечего! Придется чайничать такъ, какъ въ Парижѣ чайничали! вздохнула Глафира Семеновна вынула изъ сакъ-вояжа дорожный спиртовой таганъ, бутылку со спиртомъ и принялась кипятить воду въ своемъ металическомъ чайникѣ.
Въ комнату вошла заспанная горничная съ цѣлой копной волосъ на головѣ, принялась стлать чистое бѣлье на постели, остановилась и въ удивленіи стала смотрѣть на хозяйничанье Глафиры Семеновны.
— Чего смотришь? Чего ротъ разинула? сказала ей та. — У дикая! прибавила она и улыбнулась.
XI
Утромъ супруги Ивановы долго-бы еще спали, но раздался стукъ въ дверь. Глафира Семеновна проснулась первая и стала будить мужа. Тотъ не просыпался. Стукъ усиливался.