А теперь вход туда закрыт, и теням нет спасения — герои закончились. Совсем закончились.
Сколько же это времени прошло… Когда-то всё море было нашим. И не было этих сосудов на дне.
Хризмы, за один оглушительный миг перепахивающие дно и сеющие в ил кровавые ошмётки.
— А я тебе говорю, что обобщения — это очень скользкая штука. Всё разнообразие обстоятельств предусмотреть нельзя, — сказал Гермес и с любопытством покосился на собеседника.
Ахиллес высокомерно улыбнулся.
— Сам не знаешь, чего говоришь. Не вижу ничего скользкого. Есть истины, которые всегда — истины. Гелиос всегда начинает свой путь с востока. Критяне всегда лгут. Менелай всегда будет рогоносцем. Я всегда обгоню черепаху.
— Ты уверен в том, что всегда обгонишь черепаху? — тут же заинтересовался Гермес.
— Вот только дураком меня не надо считать, — фыркнул Ахиллес. — Я, между прочим, классическое образование получил, у самого Хирона обучался. Сейчас как навешаешь дополнительных условий — ноги мне связать и Этной привалить, черепаху в другую сторону развернуть, на лапы крылатые сандалии надеть, размножить её до целого черепашьего стада, чтобы ступить негде было, или сделать так, чтобы она взглядом убивала не хуже Горгоны Медузы…
— Нет-нет, ты что! — замотал головой Гермес, глядя на героя абсолютно честными глазами. — Не буду я ничего навешивать. Одна черепаха. Дистанция ровная, прямая и свободная. Никаких посторонних движителей. Никаких ограничений или препятствий, включая волшебство. Короче, никаких дополнительных условий: только ты — и она. Всё честно, ты же меня знаешь.
— В том-то и дело, что знаю, — отрезал Ахиллес. — Впрочем, твои хитрости тут не помогут. Спорим?
Гермес молча пожал протянутую руку. Ахиллес победно улыбнулся:
— Я догадался, в чём подвох: ты решил выставить против меня резвую морскую черепаху: вместо забега устроить заплыв. Так вот, тебе это не поможет: я очень хороший пловец. Повторяю: очень хороший.
Гермес безразлично пожал плечами и щёлкнул пальцами.
В следующий момент Ахиллес обнаружил, что стоит непонятно на чём посреди чёрной бездны, а от него с невероятной скоростью удаляется черепаший зад колоссальных размеров. Со спины черепахи на него с удивлением и состраданием глядел слон, развёрнутый к герою головой.
Ахиллес выпучил глаза, взревел дурным голосом и со всех ног бросился за черепахой.
— Решил-таки побегать наперегонки? — с трудом перекрывая вопли героя, поинтересовался парящий вверху Гермес. — Или займёмся другими обобщениями?
Обмен
Маленькая тамарисковая рощица на окраине Лампсака была надёжно укрыта от посторонних глаз. Одинокие прохожие всё утро обходили её стороной; даже местные мальчишки на время позабыли о ней. По крайней мере, парочке, восседавшей под одной из крон за чёрным гагатовым столиком, за всё время игры так никто и не помешал.
— Девятнадцать — два! — хихикнул один из игроков, коренастый молодой человек. Верхняя половина его тела была открыта, и свисавший с пояса хитон укрывал ноги тяжёлыми складками. — Ещё один проигрыш — и партия опять за мной!
Его соперник, пожилой бородач величественного вида, пожал плечами и взял со стола стаканчик с костями. Громыхнув им несколько раз, мужчина резким движением высыпал астрагалы на стол и склонился над ними, закусив губу.
— С-собака… Опять собака! — застонал он, когда кости замерли. На верху каждого из четырёх астрагалов темнела одинокая точка.
— Быстро учишься, дедушка, — ехидно заметил юнец. — Совсем недавно за такую игровую формулировку ты меня в улитку грозился превратить. Напоминаю: согласно утверждённым правилам этот бросок обозначается не «собака», а «четыре очка», а если…
— Формулировки — далеко не худшее в этой дурацкой игре, — холодно оборвал его мужчина.
— А что худшее? — немедленно заинтересовался юноша.
— Худшее — это ты в соперниках. — Мужчина шумно выдохнул. — Я ещё ни разу не видел, чтобы так везло.
— Ну почему всегда так выходит, что если выигрываешь ты, то это признак класса, а если я, то просто повезло? — юноша лицемерно закатил глаза и поджал губы.
— Бросай давай! — рявкнул мужчина и сердито засопел. Молодой человек пожал плечами, собрал астрагалы в стаканчик, немного послушал, как они тарахтят, и небрежно опрокинул стаканчик над столом.
— «Афродита»! Ох, извини… как же там оно по правилам-то… Впрочем, какая теперь разница? — юноша наклонился к кипящему от злости сопернику и перешёл на доверительный шёпот. — Слушай, великий Зевс, может, тебя просто астрагалы не любят? Может, в бочонки перекинемся?
— Хватит с тебя! — процедил Зевс. — И вообще, ещё слово скажешь — будешь неделю улиткой ползать. Божественной. На вкус. Для любой полудохлой вороны. Ладно, меняемся.
Юноша поправил хитон и встал напротив деда. Руки Громовержца пару раз описали круги на уровне головы, затем ладони встретились с громким хлопком, и между головами игроков сверкнула длинная искра; оба дёрнулись, но на ногах устояли. Теперь уже юноша выглядел мрачным и раздражённым, а его соперник, напротив, смотрел на своё отражение в тёмном зеркале стола с явным удовольствием.
— Итак, кого же мне сегодня посетить? — налюбовавшись собой, мужчина в притворном раздумье поскрёб подбородок. — Говорят, самая верная жена — Алкмена. Проверить, что ли, насколько она верная?
— Смотри, особо не увлекайся, у тебя времени — только до заката, — раздражённо дёрнул головой молодой человек. — И вообще, постарайся вести себя так, чтобы мне потом опять перед Герой оправдываться не пришлось.
Мужчина вытянулся в струнку, ухватившись за ствол молодого кипариса, словно за копьё, и изобразил на лице полную готовность подчиняться приказам. Юноша фыркнул и отвернулся. Мужчина расплылся в довольной улыбке и осторожно ступил на узкую тропинку, пересекающую рощу. Вдруг он резко повернулся и подошёл к столику, на который опирался юноша.
— Не понимаю я тебя, Громовержец, — негромко произнёс юноша в теле мужчины. Лицо его приобрело непривычно серьёзное выражение. — Ты же сам можешь в своём теле разгуливать и соблазнять самых неприступных, самых красивых, умных и знатных женщин. Любая за честь почтёт с самим Зевсом время провести. А ты это время со мной, молокососом, на какую-то ерунду тратишь.