Но ничего особенного не произошло. Пролетело над нами что-то вроде небольшой кометы с огненным хвостом, взметнулось у дальнего перелеска, где скопились фашисты, пламенем разрыва — и все. Скорее на всякий случай, чем по необходимости, комбат скомандовал: «Всем в траншею!»
В траншее сразу же оживленный разговор потек. Не без юмора, конечно.
— Вот это оружие! Да от такого гитлеровцы теперь до самого Берлина без оглядки побегут… Нам теперь и воевать не надо. Он, этот секрет, и без нас дело сделает…
А между тем фашистов у перелеска все прибывало.
И вот тогда-то за лесом громыхнуло грозно и раскатисто. Стали нарастать страшный свист и вой. Теперь уже несколько десятков комет пронеслось над нашей обороной. И там, где перед этим взметнулся одинокий разрыв, стеной заплясало пламя. Мы — буду до конца откровенен — тотчас же кинулись плашмя на дно траншеи. А когда перестала качаться земля, бойцы повыскакивали на бруствер и увидели, что на месте падения неизвестных нам снарядов все, даже земля, горит неистребимым огнем. В воздух полетели пилотки, каски, все, закричали «Ура!».
Под вечер был произведен еще один такой же залп. И враг притих, больше в тот день атак не начинал. Бойцы повели теперь уже совсем другие разговоры:
— Вот это бьет! Побольше бы такого оружия! Да с ним грех и отступать…
Но мы еще не знали главного: это — лишь первые образцы гвардейских минометов, их еще мало. И моральное потрясение гитлеровцев, естественно, скоро пройдет.
Так оно и случилось. Утром над нашими траншеями повисли десятки «юнкерсов». Под аккомпанемент бомбежки на нас снова двинулись гитлеровские танки и пехота. Весь день длился жестокий бой. Он затих только к ночи. Враг тогда еще был верен своему правилу: в темное время суток не воевать.
Остаткам нашего полка было приказано организованно отходить на Смоленск.
К Смоленску мы вышли в последние дни битвы за город. Как я узнал позже, командованию Западного фронта в то время уже стало ясно, что после высадки противником крупного воздушного десанта под Ярцевом обстановка резко ухудшилась. Войска, оборонявшиеся на смоленском рубеже, оказались под угрозой окружения. Спешно принимались меры для ликвидации этой угрозы. В районе Ярцева, например, создавалась подвижная группа генерала К. К. Рокоссовского, в состав которой должны были войти и остатки нашей танковой дивизии. Но марш на Ярцево неожиданно был остановлен командой: «Шоссе перехвачено противником, подразделениям выходить в район Соловьевской переправы».
Соловьевская переправа. Кто из участников июльских событий на Днепре не помнит ее! Все подходы к ней забиты техникой и отходящими из-под Смоленска войсками. Фашистская авиация непрерывно, волна за волной, идет на переправу, высыпая на это скопление людей и техники свой бомбовый груз.
Переправиться здесь нам не удалось. А к вечеру поступил приказ: следовать в район Гатчина. Вышли. И тут прошел слух, что дальше, до самого Днепра, все дороги перерезаны не то десантом, не то прорвавшимися с юга частями противника.
К ночи поступила команда: «Готовиться к прорыву!» Значит, между нами и Днепром — фашисты.
* * *
Ночь ушла на подготовку к прорыву. Из нашего экипажа рядом со мной теперь только один Орлов. Горюнов и Евстигнеев потерялись где-то в сумятице последних дней.
— Держись рядом, Орлов, — говорю ему. — В случае чего напишешь жене…
Ранним утром ударные группы двинулись вперед. За ними и все остальные. Очень скоро вошли в соприкосновение с противником. И в едином порыве ринулись в атаку.
Густой, многоголосый крик, в котором в одно сплошное «А-а-а» слились и «Ура!», и «За Родину!», повис над Приднепровьем. Такой яростный клич можно услышать только один раз в жизни.
Рукопашная схватка. Мозг с какой-то особой отчетливостью схватывает каждую ее деталь. Вот впереди, в редком ивнячке, видны контуры тупорылых немецких автомашин. Вокруг них суетятся гитлеровцы. Часть из них рассыпается в цепь, перебежками движется нам навстречу, а другие залегают под машинами.
У меня в руках пистолет ТТ и наган. Чуть сзади бежит Орлов с карабином. Фашистская цепь совсем рядом. Навскидку бью с обеих рук по ближнему гитлеровцу. Тот падает. «Вперед, Орлов, вперед!» Перепрыгиваю через труп немца и тотчас же слышу за спиной предупреждающий выкрик Орлова:
— Товарищ политрук!!
Оборачиваюсь. Оказывается, «убитый» мною фашист ужо на ногах, приклад его автомата над моей головой. Секунду или две нахожусь в каком-то шоковом состоянии. Затем втягиваю голову в плечи, как будто это может спасти…