Меня эта новость буквально поразила. Мимо деловито сновали озабоченные командиры, политработники, бойцы, где-то раздавались звонки телефонов, слышались команды. Но все это теперь воспринималось только краем сознания, непроизвольно, как будто отдаленный фон другой жизни.
Генерал тоже молчал. Наверное, мы оба одинаково больно переживали столь горький факт, оба понимали, что взятие Орла — это для гитлеровцев открытие прямой дороги на Москву. К тому же Орел был бесконечно близок нам обоим. С этим городом нас связывала крепкая нить — наше бронетанковое училище. Жили там и родители моей жены.
— Давайте пройдемся, — неожиданно предложил Чернявский.
Мы вышли из штаба. Сопровождавший генерала командир попросил разрешения отлучиться, и мы остались вдвоем.
Бывший начальник моего училища медленно ходил взад-вперед. Потом спросил:
— Повоевать успели?
— Да…
— Где начинали?
— Под Лепелем…
— Ясно, — генерал качнул седой головой. И, будто сам себе адресуя слова, заметил: — Тяжко там было…
Минуту помолчал и вдруг спросил:
— Ну скажите, почему мы отступаем? Почему?!
Не думаю, что этот вопрос был задан именно мне. Да, наверно, и не вопрос это был, а скорее всплеск недоумения и горечи человека, который не может пока объяснить происходящее. А если все-таки это был вопрос и предназначался он мне, то что я мог на него ответить?..
Это сейчас, с высоты времени и опыта, хорошо видны все объективные и субъективные причины наших неудач в первые месяцы войны. А тогда, в сорок первом, мы, бойцы и командиры сражавшейся Красной Армии, видели лишь одну причину: гитлеровцы пока сильнее нас. Численностью, мощью, опытом. И перед этой силой мы отступали. Нет, это не было трусостью, малодушием. Враг тогда имел больше, чем мы, танков и самолетов, отмобилизованных, получивших боевой опыт дивизий. Но у нас была великая сила — высокая идейная убежденность, вера в правоту нашего дела.
С этой силой враг столкнулся в первый же день войны, еще на самой границе. Его генералы уже тогда с удивлением признавали: «Противник оказывает ожесточенное и храброе сопротивление».
Но и сейчас враг все еще очень силен.
Конечно, генерал Чернявский тоже знал об этом, тем более что в первые недели войны он командовал механизированным корпусом, принимавшим участие в боевых действиях.
— А я, знаете, теперь здесь учебной базой занимаюсь, — сказал он, когда мы прощались.
После разговора с генералом я пошел представляться бригадному руководству, вначале, естественно, начальнику политотдела бригады старшему батальонному комиссару Борису Ивановичу Захарову.
Светловолосый, с ясными голубыми глазами, начпо бригады чем-то напоминал молодого школьного учителя. Может быть, подкупающей мягкостью, внимательным и понимающим взглядом.
— Это хорошо, это замечательно! — живо заговорил он, просматривая мои документы. — Мы как раз таких и просили. Нам обстрелянный народ вот как нужен. — Тут начальник политотдела провел ребром ладони по горлу, показывая, как им нужен обстрелянный народ. Возвращая документы, спросил: — С тридцатьчетверками дело имели?
— Не приходилось, — ответил я, испытывая неловкость оттого, что мне, комиссару батальона, придется иметь дело с техникой, которую я видел только со стороны.
— Ну ничего, — сказал Захаров, — по дороге на фронт освоите. А воевать, наверно, придется под Москвой. Сейчас там самый главный участок фронта.
Начальник политотдела коротко рассказал мне о бригаде. Ее судьба была почти точным повторением судьбы 17-й танковой дивизии.
…Когда началась война, 48-я танковая дивизия почти сразу попала на фронт. Первый свой бой приняла через две недели юго-западнее Невеля. Танкисты дрались с фашистами мужественно, но силы были слишком неравны, и дивизии пришлось-таки отойти к Великим Лукам. Там ее ждали новые испытания. Вначале враг засыпал ее бомбами, а затем сильным танковым ударом разрезал надвое и ворвался в город. Но той же ночью отчаянной контратакой дивизия вернула Великие Луки, затем, заняв рубеж западнее города, зарывшись в землю, почти месяц сдерживала врага. Но в конце августа гитлеровцы вышли в тыл дивизии и окружили ее. Двое суток еще дрались с врагом танкисты и пехотинцы, а в начале третьих, ночью, последним усилием прорвали кольцо окружения и вышли к своим.
Потом были новые сражения. Силы дивизии таяли. И вот теперь ее остатки вывели из боев и направили в город Владимир. Здесь на ее основе формировалось новое соединение — 18-я танковая бригада.