К нашему удивлению, оказалось, что в эту же ночь аналогичную посадку произвели Иван Гросул и штурман Леонтий Глущенко. Они посадили свою машину «на живот» недалеко от небольшого завода и, имея под рукой нехитрую техническую базу, решили поднять самолет, не вызывая [85] из полка техническую бригаду. Подрыли под колесами углубления с пологим скатом вперед. С помощью сжатого воздуха им удалось выпустить шасси самолета и трактором вытащить его. Осталось только выпрямить металлические трехлопастные винты, которые при посадке самолета загнулись рогульками. В этом помогли заводские рабочие.
Запустив и опробовав моторы и удостоверившись, что они работают, Иван Гросул мастерски поднял отремонтированный собственными силами самолет и благополучно приземлился на своем аэродроме.
Наш самолет подняли на шасси, устранили неисправности в моторе и, поставив новые винты, перегнали на базовый аэродром.
Сколько еще вынужденных посадок будет у нас впереди?!
Краткосрочный отпуск
Шел одиннадцатый месяц войны. Наш экипаж уже успел совершить добрую сотню боевых вылетов - и дневных, и ночных.
После вынужденной посадки (к тому же я все еще чувствовал боль от той травмы) командир полка дал нам краткосрочный отпуск. Откровенно говоря, это было для нас полной неожиданностью. Получить во время войны даже кратковременный отпуск казалось немыслимым. Но командир, тонкий, чуткий психолог, решил поступить именно так и дать экипажу после почти года упорных боев немного отдохнуть.
Бровко предложил нам не только отпуск, но и самолет. В полковых авиаремонтных мастерских только что был отремонтирован приданный полку По-2, или, как его тогда еще называли, У-2. Иван Карпович дал нам самолет с тем условием, что мы его в то же время и облетаем.
- Куда вы можете направиться?
Мы не ожидали подобной щедрости и долго молчим. Но, раз так, решили навестить мою родину - Ярославскую область. Бровко согласился. Лететь к родителям Харченко, под Запорожье, было невозможно - эта местность все еще занята врагом.
- Навестим Запорожье после освобождения, - успокаиваю товарища. [86]
Но знаю, он все равно рад этой поездке, и не меньше, чем я.
В Ярославской области в то время жили моя мать, Анна Дмитриевна, и сестры - Лидия и Варвара. Брат Дмитрий, сестры Екатерина и Анна находились в осажденном Ленинграде.
На родине, где прошло мое детство, я не был уже несколько лет. И вот представился редкий случай и этот необычный полет. Фантастика да и только! Мы были беспредельно рады оказанному нам доверию.
До Ярославщины более пятисот километров. Поэтому надо было предусмотреть, на каком аэродроме можно заправиться бензином. Определили, предусмотрели. Наиболее подходил нам полевой аэродром юго-восточнее Москвы. Накануне Степан сделал полет по кругу и убедился, что на У-2 летать можно. В продотделе получили сухой паек. Все в порядке, отправляемся в дорогу.
После боевых вылетов на дальнем бомбардировщике провести У-2 днем по выбранному нами маршруту ничего не стоило. Хотя и здесь не обошлось без некоторых трудностей. Совсем не работал компас, и курс приходилось держать буквально по солнцу. Использовали для ориентировки железные и шоссейные дороги. Сразу после взлета Степан передал управление самолетом мне.
- Тренируйся, Коля, пригодится! - кричит из своей кабины, убрав немного газ: переговорного устройства нет.
Конечно, трудно отказаться от такого соблазна, и я на всем пути пилотирую «кукурузник», строго следя за ориентировкой.
Научился я управлять самолетом еще в штурманском училище, где частенько разрешали пилотировать и У-2, и более тяжелый Р-5. Во время войны приходилось водить и наш дальний бомбардировщик.
Чтобы самолет не подвергался болтанке, летим на малой высоте - метров пять-десять. На такой высоте, говорят, можно увидеть, какие глаза у человека на земле. После ночных полетов на бомбардировщике все это кажется удивительным сном.
Через три часа выходим на аэродром, который выбрали для заправки. Правда, он почему-то пуст - ни одного самолета. Подруливаем к служебному зданию. К нам выходит старшина - комендант аэродрома. [87]
- Найдется ли бензин для нашего корабля? - спрашиваем его, представившись и показав документы.
- Как будто в одной из емкостей немного осталось… - отвечает и неторопливо идет к бензохранилищу. Мы - следом.
Горючее нашлось. Поскольку на аэродроме не оказалось заправочных средств, бензин черпаем из цистерн ведром. Бак у нас небольшой, как на автомашине, и вскоре заправка закончена. Благодарим старшину и, взлетев, берем курс на Ярославщину.
Я не могу скрыть радостного волнения, и это передается моему командиру. Вспоминается детство - самые незабываемые годы; наверно, поэтому кажутся они самыми продолжительными в жизни. Воображение рисует деревенскую улицу, знакомых…
Где- то посередине между двумя древнерусскими городами -Ростовом и Угличем - затерялась небольшая, домов в сорок, деревушка под названием Чухолза. Здесь я родился, здесь началось мое детство. С одной стороны деревни тогда простирались дремучие леса, с другой, безлесной, - пролегал старинный путь из Ростова Великого а Углич. Эта дорога в дни моего детства была большей частью вымощена камнем, а по обочинам в два ряда обсажена березами.
Детство мое пришлось на первые годы Советской власти. И у меня остались в памяти (конечно, по-детски воспринимаемые) события, связанные с окончанием гражданской войны, послевоенной разрухой.
Жили тогда бедно, одевались плохо. Помнится, многие из нас, деревенских мальчишек, зимой носили солдатские папахи и башлыки, что достались от отцов, солдат первой мировой войны. Деревенские жители ходили в лаптях, пахали сохой. Женщины пряли из льняного волокна суровые нитки, из которых на самодельных станках ткали холст.
Лен был одной из трудоемких технических культур, возделываемых на Ярославщине. Эта трудоемкость удваивалась в условиях единоличного, полунатурального хозяйства, когда все поля были разделены на узкие полосы, между которыми пролегали межи, заросшие сорняками. Когда лен поспевал, его выдирали руками и укладывали в бабки, оставляя на просушку в поле. Затем свозили на гумно, семена околачивали вальками. После этого лен расстилали на лугу, сушили, а привезя обратно, мяли ручными мялками. [88]
Трепанием и чесанием льняного волокна заканчивалась обработка его для пряжи. Четыре моих сестры - Лида, Катя, Варя и еще несовершеннолетняя Нюра - всю зиму, не переставая, пряли. К концу зимы, когда пряжа была готова, начинали ткать.
Сколько уж лет прошло, а все вспоминается, как мой старший брат, Дмитрий, устанавливал в избе деревянный, довольно примитивный, громоздкий ткацкий станок. Мы, малолетние, с удивлением смотрели на эту технику, постепенно привыкая к ней, и уже с интересом наблюдали, как мать ткет, время от времени наматывая на вал узкую ленту готового полотна. Иногда ее заменяла старшая моя сестра.
На то, чтобы выткать полотно, уходило, помнится, около месяца, а то и два. Наконец, мать и сестры, измученные этой утомительной работой, расстилали готовый холст на снегу для отбеливания. Вот как трудно доставалась крестьянину домотканая льняная одежда!
Только создание колхозов и совхозов, индустриализация страны позволили в достаточном количестве вырабатывать ткани, освободили сельского жителя от этого тяжелого труда. Благодаря мудрой ленинской политике возрос жизненный и культурный уровень крестьянина. А ведь еще в конце двадцатых годов в ярославских деревнях можно было встретить оборванных нищих с сумами за плечами, которые ходили от избы к избе и просили кусок хлеба. Но подавали не везде. Там, где самим есть было нечего, тихо и как бы виновато отвечали: «Бог подаст». А что было делать, коли самим не доставало?…