— Не ходи: я не зову.
— Это верно, — с обидой произнес Санька, выпуская ее руку. — Не зовешь, я сам.
Анюта неторопливо пошла, Санька все забегал наперед и говорил, говорил.
— Не могу я без тебя. Понимаешь? Смотрю на тебя, и ум мутится, ничего из-за тебя не вижу, ничто не мило… Я бы женился на тебе. А?
— Тоже мне жених! — Анюта прыснула.
— Ты не смейся, — сказал Санька еле слышно. — Я бы тебя всю жизнь любил. Не пропадем! А? Я никакой работы не боюсь.
— Знаю. И хороший ты и работящий. Но я без тебя могу жизнь прожить.
— А без инженера не можешь? Ну, что тебе в нем? Уедет — и все! Растает, как снег весной.
— Тебе-то какая забота?
— Да так.
— Ну, вот что… Я свою дорогу знаю, не заблужусь. А ты иди своей.
Саньке стало жарко от хлынувшей к лицу крови, от досады он онемел, мгновенье стоял навытяжку, потом сорвался и побежал напрямик, шурша сухой травой.
Давно взошло солнце, и уже воздух прогрелся, и река сверкала солнечной рябью. Ветер угомонился, только над водой струился теплый воздух, лениво ерошил листья на деревьях. Острый хвойный запах мешался с горечью дыма.
У костра над котлом хлопотала Анюта. Покрытое тонким загаром лицо ее выглядело старше, чем обычно, как будто за одну ночь она повзрослела.
Навалясь на стол локтями, сидел Семен. По серому, усталому лицу его бегали тени, и опо казалось более суровым, чем обычно.
Анюта не смотрела на бригадира, но слышала его голос:
— В полночь пришел, стал играть на гармони, петь. Всех взбулгачил, спать не давал. Стали угомонять его, урезонивать, а он гармонь как хряснет о бревно — куда планки, куда голоса… все вдребезги. В драку полез — очумел совсем. Впервые напился.
Семен помолчал, ожидая, что скажет Анюта, разглядывал шею ее с гладкой коричневатой кожей, торчавшие в стороны острые груди под тонким выгоревшим ситцем.
Вдруг он рассердился на себя, закричал:
— А все ты, ты!..
— При чем тут я!
— Довела. Видишь ведь, влюблен. Ну, хоть пока тут работаем, как-нибудь поровнее ты с ним, помягче. А то рубишь напрямик… И вот — стоим. Грузовики приедут, а у нас ни бревнышка не вытянуто из воды.
— Чего ж Санька не работает?
Семен хотел обозвать ее за такой вопрос дурой, но удержался и спокойно ответил:
— Не может. Утром очухался, попросил прощения… Теперь спит… Ну, ладно… Созывай на завтрак.
Анюта постучала половником по пустому ведру, крикнула протяжно:
— Завтракать, мужички-и-и!
Санька проснулся только в полдень. Было жарко, песок накалился добела, и Санька хмурился, спотыкался, пробираясь к реке.
К вечеру Санька пришел в себя, причесался, побрился, надел чистую рубаху.
Бригадир велел всем собраться у костра. Санька пришел первым. Длинные костистые руки его все время в беспокойном движенье: поправляют густые, падающие на лоб волосы, оглаживают подбородок, расправляют мятый ворот рубахи.
Семен медленно закуривал, не зная, как приступить к разговору. Наконец начал:
— Что ж, робята, отдохнули неплохо. А?
В ответ одобрительно загудели все мужики разом.
— Наверстывать придется, робята, — снова послышался голос Семена. — Неуправу нашу исправлять. Ден пять на час раньше утром да на час дольше вечером поработаем. Ну, как?
Работники молчали.
— Ну, как, робята? — повторил вопрос бригадир.
— Наказать Саньку штрафом, — предложил сивоусый тощий мужик с тонкой вертлявой шеей. — На дневной заработок… в общий котел… в воскресенье того… израсходуем с пользой на благо бригады.
Мужики загалдели:
— А што? Это пойдет.
— Проступок должен быть наказан.
— Приговорим — и точка!
В шуме и хохоте тонули выкрики. Санька натянуто улыбался, мял сигарету.
Семен покачал головой.
— Ну — народ!
Подумал немного и крикнул Анюте:
— Иди-ко сюда.
Девушка подошла не спеша, плавно, перешагнула через бревнышко, остановилась, стала глядеться в зеркальце.
— Вырядилась? — спросил Семен.
— А что? Я свои дела закончила, ужином покормила и до утра свободная.
— Мы хотим тебя обсудить. — Бригадир крякнул, ища поддержку у собравшихся.
— Ну, что ж, обсуждайте, — спокойно отозвалась Анюта, послюнявила палец, пригладила вздернутую бровь.
— Ты одна женщина среди нас, мужиков… У тебя особая ответственность должна быть… Держать себя в строгости…
— А я что, распустилась?
— А как же! В брюках ходишь… в платьишках в таких… прозрачных… Невтерпеж же мужикам смотреть на тебя… Вон Санька-то дошел…
— Дядя Семен, — сказала Анюта, когда бригадир ненадолго замолчал, подыскивая нужные слова. — Вы смешной старикан… Право, смешной. И чудак! До свиданья! До утра!..