— Сережа!
Страх прошел, и приятно успокаивающим было приближение берега, на котором стоял, точно высеченный из камня, Батырев, мокро блестящий на солнце, с выкинутой навстречу плывущей девушке мускулистой рукой.
— Ра-да-а-а!
Высокий голос взмыл над рекой, звонко отдался в березовой роще и раздробился где-то искаженно и гулко.
Она выходила из воды медленно, вырастая из золотистой ряби. Линии тела рождались плавно, четко обрисовывая легкую округлость форм.
— Руку, Рада! — Батырев одним прыжком оказался рядом с ней, взял ее за руку, и они выбежали на берег, с детским восторгом взметая брызги.
В тени, на раскинутой по траве холстине была живописно разложена еда.
— Прошу к столу! — вслед за широким жестом Батырев подхватил девушку, поднял и бережно посадил на холстину. — Будем пировать.
К запасам художника девушка прибавила свои, и Батырев прищурился, оглядывая снедь.
— Неплохой натюрморт!
Обветревший хлеб, свежие хрустящие огурцы, сочные помидоры, вареные яйца — все было вкусно, а спелый арбуз, охлажденный в родниковом ручье, сладко таял во рту.
— Я хотел взять вина, да без вашего согласия не решился, — сказал Батырев.
— И хорошо сделали: у меня без вина голова кружится.
Им было дьявольски весело. Смех неудержимо взрывался без всякого повода, пустячные разговоры звучали значительно, и хотелось сделать друг другу что-то хорошее.
— Отдыхайте, а я схожу за родниковой водой, чай вскипячу, — сказал Батырев, постелив на траве плащ.
— Спасибо!
Когда он вернулся, девушка спала. Запрокинутое лицо ее было младенчески спокойно, на полураскрытых губах замерла улыбка, таящая блаженство отдыха и чувство беззащитности.
Батырев прошептал бунинские стихи:
С чувством нежной жалости к девушке, с сознанием ответственности за нее Батырев отошел и, стараясь не шуметь, разжег костер, повесил чайник, на цыпочках сходил к ручью за глиной и стал лепить спящую девушку. Ему приходилось рисовать обнаженных натурщиц, но в их позах всегда чувствовалась некоторая напряженность, подчинение тела воле и разуму. А сейчас воля девушки была отключена, и тело ее, удивившее Батырева совершенством линий, жило независимо, само по себе. Батырев мял в пальцах глину, придавая ей нужную форму, одухотворяя ее движением жизни. Он лепил, ломал сделанное и снова лепил. Ему не хватало осязания девичьего тела, а без этого глина не оживала. Если бы его пальцы прошлись по изгибам бедер, по чуть выпуклому животу, по длинной шее, тогда он смог бы воспроизвести их в глине. Так думал Батырев.
Давно выкипел чайник, погас костер и солнце переместилось в поблеклом знойном небе, а Батырев все работал, не чувствуя ни жары, ни усталости. Наконец из кома глины выросли женская голова, плечи, грудь. «Она спит, — удовлетворенно думал он. — Не позирующая, а спящая».
Оставалось кое-что поправить, чтобы скульптура получила законченность, но девушка открыла глаза и резко вскочила на ноги.
— Ой, мне стыдно.
— Почему?
— Уснула. Можете подумать, что мне скучно с вами.
— Что вы! Я с удовольствием оберегал ваш сон и сделал скульптурный этюд.
Только сейчас она увидела в его руках маленькую скульптуру и склонилась над ней, щекоча лицо Батырева своими рассыпанными волосами.
— Это я?
— Да.
— Странно. — Внимательно разглядев свое изображение, Рада отодвинулась от Батырева и спросила: — Говорят, у художников развит культ женского тела?
— Это не так. Культа женского тела нет. Но все живое прекрасно, и художники передают красоту его на полотне, в мраморе, в дереве. Красиво и мужское тело. Вы видели «Лаокоон», или «Давида»? Очень красивы, например, кони. Недаром их ставили на общественных зданиях, на городских улицах. Живописцы любят писать рыб. Тут такое разнообразие форм и цвета!
— Да, красивого везде много. Еще много музыки вокруг нас… Вот послушайте!.. Шелестят березы… шуршат усатые колосья ржи… вода поплескивает у берега… кузнечики куют… пчелы бунчат… Все это — самородная музыка. — Рада зажмурила глаза, подставила лицо сольцу. — Сделайте так и услышите, как поет солнечный свет.
Батырев кивнул головой, завернул глиняную скульптуру в мокрый платок, положил в тени.
— Когда скульптура высохнет, я затонирую и подарю вам, Рада.