Они сели на диван, прижались друг к другу, но бомбёжка не повторилась. Только слышно было, как по улицам мчались мотоциклы. Скоро стали громко стучать в двери соседних домов, немного спустя затарабанили и к ним. Анна дрожащими руками зажигала свет.
— Не бойся, Анечка, не бойся, — говорил Пётр Фёдорович, подходя к двери. — Приготовь свой аусвайс.
В комнату ворвались двое автоматчиков. Один остался у двери, второй быстро прошёл по комнатам, заглядывая во все углы. Пётр Фёдорович совал солдату, стоявшему у двери, оба пропуска, свой и дочки, повторяя:
— Аусвайс, аусвайс!
Уразумев, наконец, что это за люди, и никого не обнаружив, солдаты удалились. Когда они ушли, Пётр Фёдорович, потрясая пропусками, сказал дочери:
— Ну вот, уже и сгодились! А ты не хотела у них работать.
Утром отец ушёл на службу, Анна пошла в управу. Здесь все тихо переговаривались, обсуждая ночное происшествие, из чего Анна узнала о пущенной кем-то ракете. Бургомистр спросил, не побеспокоили ли их ночью. Анна уловила в голосе напряжённость, поэтому как можно спокойнее ответила:
— Всю нашу улицу проверяли, ведь мы живём недалеко от центра.
— Да, да, — успокоился бургомистр, — подняли чуть не весь город.
Анна поняла ход его мыслей: раз она здесь, значит, у них ничего подозрительного не нашли. Беспокоится. Ну как же, ведь это он порекомендовал отца Клейсту.
Переведя какой-то малозначительный хозяйственный текст, Анна пошла домой и по пути завернула в угловой магазинчик за мятными леденцами для отца. Выйдя оттуда, услышала стрельбу на примыкавшей улице, топот и крики. От неожиданности прижалась к стене дома, и вовремя. Мимо пробежал ещё совсем молодой человек в серых брюках и светлой рубашке, на которой в двух местах проступили пятна крови. Длинная стена дома выходила на улицу окнами, и беглецу некуда было свернуть. Он кинулся через дорогу на другую сторону. Два немецких солдата на бегу стреляли в него из автоматов. Анна видела, как он упал посреди улицы. Страшно перепуганная, она не могла сдвинуться с места.
— Вег! Вег! Шнеллер! — прикрикнул на неё один из солдат и махнул рукой, показывая, чтобы она поскорее уходила.
Анна побежала вверх по улице и обернулась уже на повороте. Оттуда видела, как солдаты поволокли к подоспевшей машине окровавленного юношу. Кто он? Почему в него стреляли среди бела дня? А вдруг это тот, кого она ждёт? Или тот, кто пустил ракету? Ни узнать что-либо, ни сообщить она не может — идти к Петровичу на кладбище нельзя, пока не явится человек с паролем, этот наказ она хорошо помнила, а сам он не появлялся с тех пор, как принёс рацию.
Петрович почему-то назвал радиопередатчик «Юркой». И вот «Юрка» стоит в бездействии, и она тоже ничего не делает. Только ждёт. Так было приказано: никакой самодеятельности, только ждать. А может, и надо научиться терпеливо ждать своего часа? Она читала, что выдержка — одно из главных качеств разведчиков. Но выдержка и бессмысленное ожидание не одно и то же. И какая она разведчица? Ей доверили лишь маленькую часть тайны, и то, кажется, на всякий случай. Может, её помощь вообще не понадобится?
Анна вдруг вспомнила лицо юноши, лежавшего в крови на дороге. Очень хорошее лицо, открытое. А если это всё-таки тот, кого она ждёт?
Придя домой, Анна стала с нетерпением ждать отца. Он хорошо знал виллу, и ему приказали почистить трубы, отладить краны — словом, навести порядок во всех коммуникациях. В общем, дел там хватало, и он ходил на работу ежедневно с утра до вечера. Когда отец вернулся, Анна встретила его тревожным вопросом:
— Ты ничего не слышал, схватили того, кто стрелял из ракетницы?
Анна старалась говорить спокойно, но на последних звуках голос её осёкся, и она принялась кашлять, делая вид, что горло перехватило простудой.
— Не слыхал, — медленно сказал отец. — А ты простудилась? Много бываешь на улице?
Анна хотела ответить, что не так уж и много, только по необходимости, но отец перебил:
— Ты, если не в управу, то сиди дома. В городе такое творится… Опасно. Поесть я и сам принесу.
Медлительный Вагнер не спеша ушёл на кухню. Анна взяла с этажерки первую попавшуюся книгу, попыталась читать. Это были стихи Омара Хайяма. Изящные восточные рубаи, полные глубокого значения.
Она никогда не задумывалась над тем, в чём смысл её жизни, какой след оставит. Ей казалось, что он был сам по себе определён, как у всякой женщины: работа, любовь, семья, дети…