Гермиона задыхалась, и с каждым выдохом из груди вырывался жалобный стон. С абсолютной беззастенчивостью он зарылся покрытым соками лицом между её ногами и начал вылизывать клитор, и его язык порхал по нему, неистово извиваясь как змея, в то время как её бедра резко и бесконтрольно вздымались. Наконец он проник в нее языком, начав двигать им туда-сюда и поворачивать под разными углами, возвращаясь к половым губам и клитору, а затем снова проникая внутрь. Все тело Гермионы ниже талии билось в судорогах, словно олень, пойманный львом.
Дикая похоть, исходящая от всего, что он с ней делал, была настолько ошеломляющей, что уже через несколько секунд после того, как язык Снейпа атаковал её, она кончила так мощно, что смазка хлынула ему в рот и потекла по подбородку. Он не остановился, потираясь лицом между её ногами снова и снова, пока бедра не прекратили конвульсивно дергаться. Когда её стоны стихли, он поднял голову, тяжело дыша, и откинул назад взлохмаченную гриву волос, спадавшую на блестевшее от смазки лицо.
– Понятно?
– Думаю, да… сэр.
========== 8. Холодная рука ==========
Наблюдая за ним, она изо всех сил старалась думать о чем-то приличном. В конце концов, он помогает ей. Но пока сосредоточенно хмурящийся Снейп накладывал сложную серию заклинаний на зеркало для Моллисона, Гермиона затаила дыхание, пораженная его выдающимися умениями, и её трусики промокли насквозь.
Она знала, что это проблема. Конечно, она уже многому научилась у него. И не только в интеллектуальном смысле. В ней зародилось понимание тех вещей, что были важны для нее как для личности и профессионала. Но если поначалу Снейп автоматически вызывал у нее тревогу, как у собаки Павлова, то теперь у тела выработался рефлекс реагировать на него возбуждением, столь сильным, что это казалось почти жестокостью.
В этом не было ничего удивительного. Гермиона знала, каковы физические проявления страсти: она сама становилась её объектом чаще, чем могла припомнить. Но как часто бывает с теорией, раньше у нее не было практического опыта, какой появился сейчас. И в том затруднительном положении, в каком Гермиона находилась, был свой плюс: она могла и ощущать реакцию своего тела и одновременно анализировать её, и эти знания она надеялась позже использовать в работе.
Однако сейчас, находясь рядом со Снейпом, было невозможно абстрагироваться. Ей казалось, что рядом с ней отлично контролирующее себя торнадо, которое может поглотить её в любой момент.
– Думаю, готово, – он внимательно рассматривал зеркало вблизи критическим взглядом, ища малейшие изъяны в своей работе. Его перфекционизм заводил Гермиону еще сильнее, и у нее появилось желание дать себе пощечину.
В зеркале виднелось изображение Шона Моллисона. Перенесенное Снейпом с колдографии, оно было идеальным и казалось живым. Гермиону по-прежнему восхищала эта блестящая идея, но глядя на отражение Снейпа позади в зеркале и проецируя себя поверх, она поняла, что сейчас все её мысли в основном занимает образ хищного льва, который неистово трахнул её вчера.
Из груди вырвался стон. Снейп обернулся.
– Расстройство желудка, – она показала на свой живот.
– Вы сможете забрать это? – спросил он, снова переводя взгляд на зеркало.
– Да, спасибо, – Гермиона едва сдержалась, чтобы не добавить «сэр».
Это была еще одна проблема – четкое разделение между их «соглашением» и прочими взаимоотношениями.
Снейп кивнул, повернулся и пошел к выходу. У самой двери он остановился и посмотрел наверх. Один из роликов от приспособления, которое использовали Колдер и Джегер, все еще висел над дверью. Движением руки Снейп заставил ролик упасть вниз и поймал его.
Внезапная мысль возникла у Гермионы в голове.
– Почему они использовали вашу комнату?
Он обернулся.
– Кто, по-вашему, соорудил все это? Без палочки колдоинженеры ни на что не способны.
И вышел.
Гермиона смотрела ему вслед. Без него напряжение в комнате начало стремительно падать, как будто солнце зашло за тучу. Ошеломленная, но не удивленная, она прокрутила это у себя в голове: Снейп помог Колдер и Джегеру реализовать их бондажную фантазию. В этом был смысл. Он умел принимать сексуальные отклонения других людей. Она вздохнула: кажется, все умели, кроме нее.
***
Вернувшись в общую комнату, она заметила за окном Снейпа и Помону, идущих по дороге к лесу. За прошедшую неделю они уже в третий раз уходили вместе. Хорошо, что два профессора проводят время друг с другом. Это может оказаться важной ступенью на пути Снейпа по возвращению в Хогвартс.
– Это еще что? Что за небрежный вид? – сказал неспешно подошедший Джордж. – Беспечные распутные фолликулы?
Гермиона непонимающе нахмурилась.
– Волосы, – пояснил он. – Не могу вспомнить, когда ты в последний раз не мучила их, стягивая в тугой хвост.
Она озадаченно скосила глаза на спадающие на плечи локоны. Она забыла завязать их в хвост. Она никогда не забывала.
Джордж насмешливо поднял бровь.
– Доктор Грейнджер, неужели я хоть раз смог лицезреть вашу небезупречность?
– Ни за что, – Гермиона уже пришла в себя и усмехнулась. – Это просто невозможно.
Джордж ухмыльнулся в ответ.
– Какая дерзкая скромность.
– Как идут дела?
– Что ж, – он подошел к стоящему неподалеку столу и взял в руки папку. – Спраут написала стихотворение под название «О боже, боже, мандрагора», отразив в ней свои страхи перед криком мандрагоры. Это было сильно и, мне кажется, помогло ей задуматься о том, как смягчить их проявления, – он порылся в папке. – А потом Сара произвела вот это.
Он протянул ей листок пергамента.
Гермиона пробежала глазами по округлым буквам, выведенным плавным почерком, и на сердце опустился камень.
«Темный ангел.
Он появился, словно ночь или смерть.
Летящей походкой. Ты слышишь его? Слышишь шторм?
Лес знает о его приближении.
Хриплый голос, и в крыльях запуталась листва.
Он дрожит в унисон с моей дрожью. Дышит моим дыханием.
С ним я взмываю к свету.
Оковы сброшены. Я разлетаюсь на осколки.»*(1)
Джордж посмотрел на Гермиону.
– Есть мысли?
Мыслей было больше, чем идей, что с этим делать.
– Хорошо, что она пытается выражать себя. Нужно продолжать поощрять её.
Она знала, что её слова были ни о чем и звучали жалко. Но её снедало то, насколько сильным было стихотворение Сары и вложенный в него смысл.
Джордж потер подбородок, явно озадаченный её более чем поверхностным ответом.
– Что ж, в следующий раз, когда мне понадобится эксперт по анализу очевидного, я обязательно свяжусь с тобой, – сказал он.
– Жаль, но я не умею анализировать поэзию, – раздраженно отозвалась Гермиона.
– Я тоже, – сказал Джордж. – Но у меня есть стих.
Он прочистил горло.
– Жил-был веселый смутьян,
И съел он пакетик семян,
Цветами стали член и яички,
Летали там пчелки и птички.*(2)
Гермиона фыркнула.
– Беру свои слова назад. Я могу проанализировать это стихотворение. Я бы охарактеризовала автора как незрелого и поверхностного любителя ботанического секса.
– В точку, – кивнул он. – Это стихотворение Спраут. Я передам ей твой анализ.
– Не смей!
Джордж попятился.
– Ничего не могу обещать, – он широко развел руками и отошел к Эмили, которая делала свои упражнения на матах в углу комнаты.
Гермиона была рада увидеть, каких успехов достигла Эмили всего за один день, избавляясь от напряжения в мышцах.
Деннис как обычно играл на пианино. Но в этот раз она не узнала произведение – это было нечто простое, но необыкновенно мелодичное.
– Что-то новое? – спросила она, облокачиваясь на пианино и наблюдая за игрой.
– Да. Профессор Снейп научил меня. Называется «Потерянная песня». Он сказал играть её, когда я что-то теряю. И тогда оно найдется.
Гермиона смотрела на его руки, когда-то неуклюжие и медлительные, теперь они уверенно парили над клавишами. Она вдруг поняла, что видела в нем больше мальчишку, заключенного в тело мужчины. Теперь она осознала, что её первоначальные диагнозы были слишком фрейдистскими. Вешая на него ярлык, она отрицала, насколько сложной является его натура. Сейчас же она почувствовала, что открывает для себя новые пути взаимодействия с ним.