Рядом со мной сидела видная мадрасская киноартистка, и я беседовал с ней. Она расспрашивала меня о советских киноактрисах, а потом, кутаясь в покрывало и зябко поеживаясь, сказала, что сейчас у них холодно и они с нетерпением ждут лета.
Я спросил, какая температура бывает в Мадрасе летом.
— Сто десять — сто двадцать градусов, — ответила моя соседка.
Я был ошеломлен и думал, что не понял ответа. Но оказалось, что исчисление температуры у них принято по Фаренгейту…
Снова завязался общий разговор. Подвыпивший журналист начал укорять одного видного государственного чиновника за то, что мадрасское правительство допустило нас сюда.
— Что вы делаете? Кого принимаете? Ведь мы с вами представляем буржуазное кино, а к вам приехали коммунисты, привезли вам социализм, а вы их принимаете, приветствуете…
Чиновник, видя, что разговор принимает щекотливый характер, старается перевести его на другую тему и отвечает:
— Они привезли нам не социализм, а социалистический реализм.
Сдерживаемся, чтобы не рассмеяться…
Утром на следующий день мы поехали к океану, чтобы все же искупаться. Раздеваемся, бежим к воде. Нас окатывают высокие волны… Вода теплая, ласковая, не хочется вылезать. Мы плаваем, шутим. Вдруг раздается крик: «сап, сап…» К нам подбегают индийцы-рыбаки и на что-то показывают, — надо остерегаться акул, они любят зарываться в песок.
У нас не было времени выехать в окрестности Мадраса, чтобы хотя бы бегло ознакомиться с провинцией, со знаменитыми храмами. Решаем осмотреть храмы, находящиеся в самом городе. Подъезжаем к одному из них. Огромная пирамидальная, восходящая к небу крыша поддерживается фигурами львов и каких-то фантастических существ.
При входе в храм снимаем ботинки, отдаем их мальчику-сторожу. В храме молящиеся жрецы, бородатые, с наполовину выбритыми головами, с разрисованными лбами. Осматриваем храм. В алтарь входить нельзя.
Ко мне подходит один из жрецов, надевает на меня небольшую гирлянду из желтых цветов и что-то бормочет — просит, чтобы ему заплатили. Я дал ему деньги.
Выходим из храма. Тут же продают божков, сделанных из глины; каждый может купить себе своего бога и молиться ему дома. Рядом с храмом стоит большой сарай, крытый железом. Нас ведут по мосту, открывают железные двери, и мы видим огромную колесницу с богом. В свой «престольный праздник» бог совершает путешествие по городу в сопровождении молящихся.
Едем к другому храму. Вход в него построен в виде пирамиды с изображением змей, мышей и других священных животных.
Перед храмом большой четырехугольный бассейн. Когда подъезжаешь, видишь в воде красивое отражение всего здания. Наши друзья попросили жрецов и браминов спеть свои священные песни. Они охотно спели гимн, восхваляющий бога, которому посвящен храм. Жрецы пели довольно нестройно.
Нам посоветовали побывать у прогрессивного мадрасского художника Чаудри Роя, являющегося руководителем местной школы живописи и ваяния. Коренастый старик с волевым, красивым лицом и с выбритой головой поначалу отнесся к нам как-то недоверчиво и официально. Потом он предложил пройти в его мастерскую. Его живописные и скульптурные работы потрясли нас. Чаудри Рой — реалист до мозга костей. Большинство его произведений посвящено глубоко социальным темам. Перед нами небольшая скульптура: лежит умерший от голода мальчик; рядом с ним взывающая о помощи мать, в лохмотьях, с высохшей грудью… Рядом другое изваяние, показывающее тяжелый труд рыбаков. Оно производит исключительно сильное впечатление. Полуголый индиец, исхудалый, угрюмый, с палкой в руках, идет по дороге. Надпись гласит:
«Его путь еще так далек. Он идет в неизвестность…»
А вот мерзнущий человек, — идет индиец, завернутый в какие-то жалкие тряпки. Во всей фигуре так и чувствуется, что человеку холодно, тяжко на душе…
Неподалеку большое изображение женщины. Из колодца она тащит тяжелое ведро. Все ее тело, каждый мускул выражают напряжение, усталость от непосильной работы…
Произведения Чаудри Роя реалистичны, естественны, они правдиво показывают жизнь и быт народа, придавленного английским колониальным гнетом.