Но разговоров о добре и зле мне было мало, хотелось большего. Может быть даже уйти жить в горы и стать бродячим святым? Я уехал на север в Харидвар, чтобы жить в ашраме и практиковать йогу. Ашрам принадлежал святому учителю, который, по словам его учеников, когда состарился, не умер, а просто испарился.
В харидварском ашраме я вставал в 4 утра, распевал мантры, медитировал и участвовал в огненных обрядах ягья. В Индии существуют научные институты, всерьёз пытающиеся изучать воздействие религиозных обрядов, таких, как ягья, на экологию и атмосферу местности. Во время ягьи группа собравшихся у очага людей часами напролёт поёт мантры и подбрасывает в огонь щепотки ароматической травы, впадая в религиозный транс. Помню, что находиться в этом трансе было очень хорошо. Каждая мантра заканчивалась словом «сва-а-ха». Его пели хором, и в этом протяжном слове терялось собственное «я», растворялось эго, я становился частью группы. Точнее — одним организмом с другими людьми, участвовавшими в ритуале. Таким же организмом, моментально принимающим любую форму, как пчелиный рой или стая морских рыб.
Я начал ходить в длинной белой рубашке-курте и в дхоти, полосе ткани, которую индийские мужчины обматывают вокруг бёдер. Аскеты и йоги смотрели на меня с пониманием, а попрошайки, наконец, перестали просить деньги.
Иногда мне казалось, что я весь вибрирую. В пальцах рук я часто чувствовал электрическое покалывание. Положив руку на лоб, я мог унять собственную головную боль, да и вообще любую боль у себя, а иногда и у встречных людей. Я с удивлением смотрел на себя в зеркале: мои волосы отросли, подбородок украшала борода и даже мои глаза поменяли цвет с тёмно-серого на ярко-голубой.
В Ришикеше у меня вновь появился гуру, учитель медитации. На этот раз мне удалось достичь эффекта, о котором пишут в книгах — я ощущал энергию, несущую блаженство. «Со-о-о. Хам-м-м. Со-о-о. Хам-м-м» — вдох, выдох. «Я — это Он» — бесконечно повторялось индийское заклинание. Я не знал, Он это или нет, но энергию чувствовал. Она входила в меня сверху через голову, как сплошной поток света. Дыхание в этот момент прекращалось, да и нужды в нём не было. Хотелось лишь сидеть в позе лотоса и счастливо улыбаться, как каменные статуи Будды.
Наверное, это было состояние близкое к самадхи, что-то вроде летаргического сна, в котором месяцами могут находиться легендарные мистики и йоги Востока. Это состояние делало меня счастливым, но и пугало одновременно. Иногда мне казалось, что лучшим местом для жизни была бы крошечная каморка монаха. Или даже тихая темная одиночная камера в какой-нибудь тюрьме, где можно было бы до конца жизни пребывать в состоянии медитативного счастья. Но всякий раз я выскакивал из медитации, боясь, что без дыхания задохнусь и умру.
Я также переживал, что у меня почти не осталось желаний — мне не хотелось ни есть, ни развлекаться. Мне были не нужны ни семья, ни дом, ни новая одежда, ни что-либо ещё. После долгого перерыва я включил ноутбук, чтобы посмотреть кино, и тут же почувствовал, настолько мне неприятно глядеть на мерцающий экран и бегущие по нему картинки. Это было почти так же гадко, как идти мимо мусульманских торговых рядов, где вывешены освежеванные бараньи туши.
Но более всего меня беспокоило то, что я перестал видеть свои Знаки и больше не понимал, куда и зачем иду. Казалось, что в своих духовных поисках я просто топчусь на месте. Шестимесячная индийская виза заканчивалась. Можно было продлить её, выехав в Непал и вернувшись обратно, как делают многие. Но я решил отправиться домой, чтобы навестить родителей. Купил билет и улетел из Дели.
В России моё «духовное» состояние быстро покинуло меня. Поменялось окружение, сменился климат и образ жизни. Я начал пропускать занятия йогой, стал позже просыпаться, перестал медитировать. Вновь стал «нормальным», что встретило одобрение со стороны друзей и родственников. Моя жизнь вернулась в привычное русло, а чудеса пропали совсем.
В Индии говорят: всё, что мы видим вокруг себя, лишь иллюзия. Если так, то прогулки в белом балахоне по предгорьям Гималаев ничуть не более безумны, чем офисная работа в мегаполисе. Разве что первая иллюзия приятнее.