Я вздохнул: говорить мне было трудно даже после того, как Аркадий сам сказал.
— Ну, значит, так. Аркадий… не этот, а мой Аркадий вечером двадцатого мая глотнул смертельную дозу снотворного… Отравился! Сам! Я никак в это поверить не мог! Но потом я увидел эти проклятые пачечки у него на столе…
— Ты… увидел?! — изумился Аркадий. — Когда?! Не мог ты видеть, не ври!
Я молча улыбнулся, и это взбесило Бориса-76.
— Интересно, чему ты радуешься? — свирепо спросил он. — Увидел и что же ты подумал? Что у Аркадия новое хобби — коллекционирование снотворных?
— Ничего я не подумал, — деланно-равнодушным тоном сказал я. — Просто взял все эти пачечки и сунул себе в карман.
— Сунул себе в карман? Совсем ты меня, Борька, запутал! — Аркадий со вздохом откинулся на спинку скамейки. — Снотворное ты, оказывается, забрал, значит, тот Аркадий не умер. Кто же тогда умер, спрашивается? Может, я?!
— Подумай, подумай! — ехидно сказал я. — Ты же у нас гений, ты и без подсказки сообразишь, умер ты или не умер.
— Ну, я уж совсем ничего не понимаю! — заявил Борис-76. — Когда и где ты забрал таблетки? И если ты их забрал, то каким образом Аркадий отравился?
— Да вовсе он не отравился! — устало ответил я. — Ты же сам говоришь, что он с тобой работает! Только где он все же, этот неудавшийся покойник?
— Эт-то и меня интересует! — с расстановкой сказал Аркадий. — Очень даже интересует. Еще с вечера. Пробовал я звонить к нему… — он искоса глянул на меня, потом обернулся к Борису-76, — ну, в лаборатории на тебя напоролся… А вчера вечером ты его видел?
— Нет… Звонил я ему часов в семь, но никто не подошел к телефону.
— В семь! — с явным разочарованием протянул Аркадий. — В семь — это не то…
— А чего ты? — удивился Борис. — Мой-то Аркадий никуда не денется, у нас по времени пока не научились прыгать. Вы, ребята, лучше объясните мне как следует, что это за история со снотворным и почему ты, Аркадий, говоришь, что убил… Аркадия?
— На словах это не объяснишь, ты только хуже запутаешься, — сказал я. — Давай я тебе все нарисую. Аркадию я уже рисовал картинки, до твоего прихода. Только он, я вижу, ни черта не понял, хоть и представлялся, что понимает.
— Кое-что, положим, я понял, — возразил Аркадий. — Но, конечно, не все. Главное — эта ваша встреча! Мы ведь тут пришли к выводу, что если хочешь встретиться с самим собой в будущем, то нужно раньше побывать в прошлом. Так? Вот я и не понимаю! Ну да, картинки ты мне рисовал, но я, признаться, решил, что ты все это теоретически вывел и кое-что присочинил, чтобы меня ошарашить. А ты, значит, всерьез это насчет своего скачка в прошлое? Ну, не знаю… Может, я чего-то не учел? Как же ты мог передвинуться в прошлое? Откуда у тебя взялась хронокамера?
— Вообще-то хронокамеры, если ты помнишь, в 1974 году уже существовали,
— кротко заметил я.
— Ну ты же понимаешь, о чем я говорю! — нетерпеливо бросил Аркадий.
— Погоди… — сказал Борис. — Я опять не понимаю! Почему ты говоришь только о прошлом? А в будущее в чем он мог двигаться, если не было хронокамеры? То есть хронокамеры, пригодной для переброски человека. Впрочем, дело вообще не столько в хронокамере, сколько в том, чтобы рассчитать поле… однородное поле. Но ведь и тебе это было нужно!
Аркадий прямо сиял от гордости. Наконец-то мы сообразили, что он сделал, — он и никто другой!
— Да, вот именно, — сказал он, стыдливо потупившись. — Я… видишь ли… ну, рассчитал я такое поле!
Он посмотрел, какое это произведет на нас впечатление. Вот ведь характер! Ну, сделал ты дело, и отлично, и радуйся про себя. И подожди, пока люди сами оценят, что ты сделал. Так нет, разве у Аркаши хватит терпения ждать? Он уж поможет людям побыстрее все оценить, без волокиты!
— То есть ты понимаешь, что это значит? — удивленно и чуточку обиженно спросил он Бориса-76. — Я рассчитал поле, которое позволяет человеку перемещаться во времени. На любые дистанции, в прошлое или в будущее. Ну конечно, только туда, где существуют хронокамеры.
— Как не понять! — сказал Борис. — Просто я не удивляюсь этому: ты ведь у нас гений, ты еще и не то можешь!
Аркадий подозрительно покосился на него, но промолчал.
— Так что же дальше? — спросил Борис. — Нашел ты, значит, это поле и, как я понимаю, решил, что теперь самое время прогуляться?
— Ну да… — уже неохотно сказал Аркадий. — Отправился я в прошлое. Потом еще раз. Встретился с самим собой. Потом снова встретился — как раз двадцатого мая, вечером…
— Ты… издалека? — спросил Борис.
— Из этого же года, из семьдесят шестого. Только, разумеется, из другого мира, не вашего.
— Понятно, понятно… Из того мира, каким он был до твоих путешествий! Потом ты свалился на голову ему и прочим, — Борис кивнул в мою сторону, — накуролесил там со своим двойником, и в результате мир стал такой, каким его знаю я… Но все равно ты мне не объяснил, почему тебя не удивляет Борькино передвижение в будущее.
— А потому, что он, как я понимаю, в будущее кинулся вслед за мной, — объяснил Аркадий. — В моей хронокамере!
Он с такой гордостью сказал «в моей», словно эта хронокамера была его родовым поместьем.
— А ты чего молчишь? — накинулся на меня Борис. — Он правильно объясняет?
— Объясняет он, в общем, правильно, только не все знает, — ответил я. — Это верно, что сюда я ввалился случайно, и в его хронокамере, — я ведь рассказывал, как это было. Но в двадцатое мая 1974 года я прибыл намеренно. И в своей хронокамере. Я Аркашеньке это все рисовал, но он, по-моему, просто не может поверить, что кто-то еще, кроме него, способен рассчитать поле… Ты же знаешь Аркашеньку, от скромности он не умрет!