Тиски вокруг моего горла сжались еще сильнее. Я захрипел и рухнул на колени, беспомощно цепляясь за морозный воздух.
Альбинос наклонился к моему лицу:
– Предупреждаю, Соколов. Если дернешься или попытаешься что-то сделать, умрут все. Нам что вас двоих убивать, что всех вместе – одинаково. Сперанского, конечно, жаль – парень из почтенного рода, но он все же не единственный наследник. Переживут. Поэтому сделай хоть что-то нормально. Не дергайся. – Меншиков взглянул на часы и кивнул своим прихлебателям. – Второй час. Время ритуала. Пора, господа.
Забелло и Исаев приволокли Ронцова и бросили его ко мне в круг. В какой-то степени ему, валявшемуся в отключке, можно было позавидовать – помрет и ничего не почувствует.
Гагарин, продолжая удерживать меня на невидимой хваткой, принялся что-то чертить прутом. Я с трудом огляделся по сторонам и прислушался – ни единого звука, словно мир замер. Значит, повесили надежный купол. Теперь я даже ни с кем не смогу связаться.
Попрощаться хотя бы с Иркой. Чтобы она рассказала семье…
«Княжичи» выстроились вокруг нас в виде пентаграммы, и Меншиков принялся что-то напевать по-гречески, и остальные ему вторили. Я бросил взгляд на светящуюся банку – Ленька был слишком далеко, и я бы даже не смог его расслышать.
Ронцов дышал слишком слабо. Я приложил руку к его шее и почти не почувствовал пульса. Парня слишком крепко приложили – а ему много и не требовалось.
Меншиков достал из кармана мешок с какой-то дрянью, высыпал каждому на ладонь, и все по очереди это вынюхали. Стимуляторы. Наркоманы-винамщики чертовы. Значит, нужно было действовать сейчас, пока их кровь не зажглась от действия порошка.
- Το σπαθί θα βυθιστεί στη σάρκα των ασεβών! – завывал Меншиков.
– Меч вонзится в плоть нечестивого! – вторили ему уже по-русски голоса студентов.
А затем Исаев поднес Меншикову самый настоящий меч. Старый, простой. Тускло блеснувший в холодном свете луны и звезд.
Пропев что-то еще, альбинос замахнулся на меня, и в этот момент я выпустил силу.
- Πέθανε! – заорал я, не сразу осознав, что ревел тоже по-гречески. – Умри! Умрите все!
Сила подкатила к горлу, излилась из меня, изо рта, из каждой поры. Я превратился в мощный ретранслятор – просто пропускал через себя весь мощнейший и смертоносный поток. В нем смешалось все – ментальная, боевая, древняя родовая сила и гнев моего Рода.
Источник отдал так много, что я, казалось, перестал существовать. Я сам превратился в силу. У меня не было ни глаз, ни ушей, ни рта, ни рук – я превратился в сгусток энергии, в звезду, что выжигала все вокруг.
Сколько это продолжалось, я не знал. Меня трясло и подкидывало от каждого нового импульса, я ощущал себя умирающей звездой, что взрывалась раз за разом.
А затем пришли звуки – крики, крипы, стоны, треск. Ощущения – страх, ужас, смятение, удивление и шок. Все это доверху наполнило купол, и я расхохотался, упиваясь возмездием.
- Πέθανε! – повторял я не своим голосом, но тысячей голосов моих разгневанных предков. – Умрите всеее!
Купол лопнул, как мыльный пузырь, и сила, наполнявшая замкнутое пространство, брызнула во все стороны.
Поток иссяк. Источник, довольно урча, утихомирился и отпустил меня. Я рухнул на землю, не сразу осознав, что лежал на голой черной и очень горячей земле. Снег испарился. Листья и ветки были сожжены – по моим рукам растекался намокший пепел.
– У-умрите… – прохрипел я, с трудом заставив себя поднять голову.
А когда огляделся, пришел в еще больший ужас.
Глава 28
Меня все еще колотило от последствий выплеска силы. Внезапно стало невыносимо холодно, зуб не попадал на зуб, руки тряслись, и я с трудом смог приподняться.
Заснеженная поляна в запущенной части парка теперь стала одним сплошным темным пятном. От горячей земли исходил пар, и этот странный темный рисунок напоминал черную звезду на белом снегу. В центре был я, а лучи, истончавшиеся к краям, тянулись в стороны на несколько метров.
А земля пахла смертью.
Ближайшее дерево обуглилось с одного бока – темно-оранжевые, почти алые угли пульсировали на коре. Воняло гарью, сырой землей, жженой шерстью и… жареным мясом.
– Дерьмо…
Я снова попытался подняться, но ослабевшие руки не выдержали, и я рухнул обратно на теплую землю. Но теперь перекатился на другой бок и взглянул в распахнутые, но невидящие глаза Сереги. Точнее, в этом обгорелом и тихо стонавшем парне было трудно узнать Ронцова.
– О нет…
Подорвавшись на остатках адреналина, я подполз к нему. Увидев меня, он с трудом сфокусировал взгляд и протянул обезображенную руку.