– Ааааа! – взвыл Афанасьев. – Не наааадо!
Была мысль просто снести ему башку, но я сомневался, что хватит сил на хороший удар. Да и живым он еще мог пригодиться.
– Миша?
Я резко выпрямился, услышав высокий женский голос.
Ирэн, с лохматой головой и в наспех накинутом пальто, стояла возле уцелевшего дерева и с ужасом смотрела на поляну.
– Ир? Что ты здесь делаешь?
Девушка шагнула ближе, внимательнее осмотрела поляну – увидела трупы сектантов-неудачников, развалившихся Рахманинова и Грасс, проткнутого мечом Афанасьева, обезображенного Ронцова… И подняла глаза на меня.
– Это ты? – почти заикаясь, спросила она. – Это ты… Ты их всех убил? Аня не вернулась в комнату, я забеспокоилась, пошла искать… И увидела вспышку. Миш… Это ты, да?
– Да.
Казалось, на Ирину нашел какой-то ступор. Девушка словно оцепенела – застыла столбом, с непониманием и недоверием глядя на место катастрофы. Лишь ее глаза то расширялись, то сужались, а губы слабо шевелились.
– Ир, тебе не стоит быть здесь, – я шагнул было к ней, но тут наваждение спало, и Ирэн отшатнулась от меня как от прокаженного.
– Не подходи! – она тут же поставила «Берегиню» и выставила между нами «Покров». – Не смей!
– Ира, это же я. Миша. Я тебя не трону.
Вскинув руки, девушка продолжала пятиться.
– Ты… Ты… Ты их всех погубил. О господи…
– Спокойно, красотка! – заорал со своего пня Ленька. – Тут, знаешь ли, случилась та самая ситуация, когда или ты убиваешь, или убивают тебя… Так что зазнобец твой все правильно сделал. Ну, это, конечно, потом внутреннее расследование будет разбираться, кто прав… Но я ставлю на Соколова.
Я снова попробовал приблизиться к Ирэн, но она пуливо от меня отскочила.
Хрен с ней. Сейчас было не до Иры и ее переживаний. Там, на поляне, помирал Ронцов, а Сперанский был единственным, кто мог реально ему помочь. Лекарские навыки остальных не подходили.
Оставив Ирку за спиной, я бросился к тому месту, где вроде бы упал Сперанский.
– Коля! – ревел я, мечась между деревьями. – Отзовись!
– Здесь… Здесь я.
Сперанский сидел, привалившись к дереву. Лоб и висок в крови, на щеке длинная глубокая царапина, руки изрезаны – видимо, саданулся при падении обо что-то острое. Я подлетел к нему, рывком поднял лекаря на ноги и потащил за собой.
– Спасай Серегу! Срочно!
Колю не иначе как контузило. Парень едва мог сфокусироваться, выглядел совершенно потерянным и двигался, словно шарнирная кукла. Да еще и каждый шаг заставлял его морщиться от боли. Словом, лекарю, казалось, и самому была нужна помощь.
Я подвел его к Ронцову и, надавив на плечи, заставил опуститься подле обезображенного товарища.
– Лечи.
Сперанский оглядел соседа, несмело провел рукой над телом и поднял на меня глаза.
– Так некого лечить, Миш. Все…
Я мотнул головой.
– Нет, ведь только что…
– Он мертв, Миш, – отчеканил Коля. – Умер. В теле нет жизни.
Я отступил на пару шагов, едва не споткнулся о труп Меншикова, но даже толком не заметил этого. Что-то лопнуло у меня внутри, оборвалось и разлилось тяжелым липким чувством. Под ложечкой засосало, а к горлу подступил ком.
– Нет… Нет, Коль. Проверь еще раз. Пожалуйста.
Сперанский вздохнул и поднял на меня взор, очень напомнивший мне тот самый усталый взгляд больничных врачей. Замученный, безысходный, утомленный.
– Нечего там проверять. Мне жаль, Миша. Правда, жаль.
Я закрыл глаза, пытаясь справиться с подкатившими к горлу сухими рыданиями. Нет, слез не было – у меня с плачем всегда выходило туго. Но плечи предательски затряслись, и я сжал кулаки, пытаясь справиться с эмоциями.
Вот уж не думал, что меня так накроет от смерти парня, который и другом толком мне не успел стать. Точнее, он видел во мне друга, а я… А я продолжал жить одним днем, ожидая, что однажды Аудиториум меня раскусит и отправит домой в разных пакетах. Я отказывался это ценить, но… Зря. А теперь поздно.
Я даже не знал, что именно чувствовал в этот момент. Горе? Вину? Или понимал, что все это случилось из-за меня? Что я уберег Ронцова от врагов, но не смог защитить от самого себя и силы, которой обладал…
Кто-то осторожно прикоснулся к моему плечу. Я резко обернулся – Ирэн.
Девушка молча обняла меня. Не сказала ни слова, но прижалась так крепко, как могла.
«Что бы ты ни сделал, я верю, что у тебя была на это причина», - прозвучал ее печальный голос в моей голове.
Она отстранилась, кивнула мне и уставилась на Сперанского.