Я улыбнулся.
— Нет, Демид Львович. На старого друга.
— Не удивлюсь, если в этом замешана женщина! — прошептал художник и лукаво мне подмигнул. — Я всегда чую след женщин… Всякий рыцарь служит прекрасной даме. В конце концов…
Я ответил ему загадочной улыбкой. Фигушки я тебе сейчас расскажу всю подноготную. И так засветился перед сплетниками, которые могли разнести обо мне новости по всему Константинополю. Оставалось лишь радоваться, что мне с ними в одном городе не столоваться и не пересекаться.
— Насколько мне известно, император собирался в путешествие ближе к зиме, — заметил я. — Но сейчас сентябрь.
— Душа моя, на подготовку уйдут месяцы! — воскликнула дива.
— И, кроме того, лучше приехать в Константинополь пораньше. Боюсь, уже в октябре в городе будет не протолкнуться от гостей, — проворчал журналист. — Все нормальные номера разберут, а я не хочу ютиться в каком-нибудь клоповнике! Еще и цены задерут так, что простенькие апартаменты будут стоить как люкс…
Зато, кажется, Новая Византия изрядно поправит свое материальное положение. Если верить рассказам этой компании, город будет трещать по швам от наплыва туристов.
И мне это не понравилось. Профессиональная деформация сознания опять давила на то, что всякий праздник — это риск. Чем больше народу, тем сложнее контролировать обстановку. Понимать бы, как у нововизантийцев со службой безопасности…
Тем временем за окном понемногу начало светать. Занятые разговором и выпивкой, мы не заметили, как наступило утро.
— Так, господа, кажется, нам пора расходиться, — зевнула дива. — Вот же напасть, я так долго переучивала себя вернуться к нормальному человеческому режиму дня, и теперь все напрасно. А вы, Михаил Александрович, какого графика придерживаетесь? Вы жаворонок или сова?
— Соворонок. Или жава, — ответил я. — Встаю обычно рано, а ложусь… Как получится.
Пассажиры переглянулись и рассмеялись.
— Весьма знакомо, — сказал Брага и похлопал ладонью по толстому фолианту меню. — Господа, раз уж мы засиделись до рассвета, быть может, порадуем себя легким завтраком?
При упоминании еды журналист оживился. К нему присоединился художник. Остальные предпочли сразу отправиться на боковую. Я взглянул на часы — половина седьмого утра. Завтрак начинали подавать с семи, и я гадал, смогу ли вернуться в купе так, чтобы не смутить Денисова и Грасс.
В итоге я пришел к компромиссу: заказал чашку кофе и еще немного поболтал с любителями поесть перед сном.
Наконец, распрощавшись с новыми знакомыми и сказав, в каком вагоне остановился, я медленно, специально растягивая время, направился в свое купе. Бодрый, словно только что вернулся с тропического побережья, проводник пожелал мне доброго утра.
— Прошу прощения.
— Да? — С готовностью отозвался проводник.
— Вы не замечали… Один ли в купе мой друг?
Проводник отвел глаза.
— Остался в одиночестве примерно час назад, — шепнул он.
— Благодарю.
— Прикажете подавать завтрак, ваше благородие?
— Через полчаса, — кивнул я.
— Будет исполнено.
Я подошел к дверям своего купе и шарахнулся от вони, что исходила от моего костюма. По смеси ароматов можно было подумать, что я неделю не вылезал из притона, пусть и весьма дорогого. Да уж, этот момент я как-то не продумал. Надо не забыть отдать одежду в чистку.
Денисов открыл почти что сразу после того, как я постучал. Заспанный, лохматый, он на ходу запахнул халат.
— А, это ты… А то я кофе заказывал. Жду вот…
Я протиснулся внутрь и оценил обстановку. Ну, вроде бы обошлось без драки — по крайней мере, вещи были на месте и следов потасовки я не обнаружил. Зато постель Денисова была смята так, словно на ней схватились борцы. Понятно… Значит, если не помирились, то уж точно воспользовались моментом. Как говорится, совет да любовь.
Я принялся стягивать пиджак, когда Денисов зашел в отсек купе, считавшийся спальней.
— Как прошло с дамочкой? — спросил он, прислонившись к стене.
— Много интересных знакомств и пищи для размышлений. Скажи-ка, Костя, ты как с историей Новой Византии?
Денисов смущенно поскреб пятерней по лохматому затылку.
— Ну… Кое-что в гимназии учил. Другой вопрос, что в голове после выпускных экзаменов мало что осталось.
— Ну ты уж поднапряги память. Скажи мне, друже, что могут пышно праздновать этой осенью или в начале зимы в Константинополе?
— Так… сейчас двадцать третий год идет… Слушай, ну разве что сто десятая годовщина Объединения. Империя и Новая Византия слились в экстазе у нас в тысяча девятьсот тринадцатом году.