— Теперь идем, — сказал Желудь. — Уберите “Берегиню”, не нервируйте людей.
Мы с Анькой послушались, и Денисов резко стал невыносимо тяжелым.
— Что это было? — прохрипел я. — Зачем ты дал ему деньги?
— Плата за проход. Вы видели только одного, но за нами наблюдал десяток. Зато здесь вы прямо под рекой и под землей, что позволяет мне надеяться на передышку. Это склад одного из старых убежищ — теперь его занимают эти милые люди.
Воняло здесь страшно, до тошноты. Помещение оказалось большим, с относительно высоким потолком, но было загажено. Несколько человек жгли маленький костерок возле вентиляционной дыры. На костре жарилось что-то маленькое и мясное, и я бы не удивился, если бы оно оказалось крысой.
В углу две женщины кормили младенцев грудью. Когда мы проходили мимо, одна из них протянула руку, явно прося денег. Но у меня с собой не было даже мелочи. Желудь подвел нас с компании, сидевшей у костерка. Тот, кто как раз переворачивал импровизированный вертел, скользнул по нам недобрым взглядом, но ничего не сказал.
Желудь обратился к странному человеку в лохмотьях, который восседал на старом и некогда роскошном кресле. Бордовый бархат давно вытерся, позолота на канте спинки и перилах облупилась. Да и сам человек выглядел очень странно: древний костюм-тройка на голое тело, на плечи была накинута побитая молью бобровая шуба, на голове — простая вязаная шапка, почти не прикрывавшая длинных седых косм. В довершение ко всему на шее этого “барона” красовалась толстая, в целый палец, золотая цепь.
“Барон” протянул руку, и Желудь прикоснулся к ней, встав на одно колено.
— Папа Янко, — с каким-то даже благоговейным трепетом проводник.
Я не выдержал и опустил Денисова на пол. Прости, друг, но ты тяжелый. Мы с Аней переминались с ноги на ногу, не понимая, как себя вести.
Желудь быстро заговорил по-дакийски, а Папа Янко благосклонно его слушал. Один глаз “барона” был воспален и слезился, и через него тянулся след от старого шрама — от края лба через поврежденное веко до носа. Закончив говорить, Желудь уставился на Папу Янко, ожидая ответа.
Старик повернул к нам голову и молча протянул мне руку.
“Подойди к нему. Поприветствуй”, — прозвучал в голове голос Желудя. — “Дотронься лбом до тыльной стороны его ладони. Это знак почтения”.
Я нервно сглотнул, но направился к “барону”. Папа Янко пристально на меня взглянул и едва заметно улыбнулся.
— Tineri, — проскрипел старик, обнажив золотые зубы. — Dar puternic.
Я не понимал, что он говорил, но сделал все так, как наставлял Желудь. Опустился на одно колено и потянулся к руке “барона”. Но внезапно он схватил меня за горло и расхохотался.
— Putere generică! — сказал он, приблизив ко мне лицо. — Generică!
А я застыл, не зная, мог ли доверять своим ощущением. Моя сила вскинулась, вздыбилась, забилась внутри меня, словно раненая птица — не зная, что делать и как реагировать.
Потому что я впервые столкнулся с другим носителем мощной родовой силы.
Глава 23
Папа Янко продолжал восторженно меня трясти, а я замер в его хватке и в ступоре.
Собственная сила тоже казалась мне озадаченной. Из всей Благодати мой род благоговел разве что перед мощью императорского рода да силой Великого Осколка. Остальных, даже Юсупова и Радаманта, моя родовуха считала опасными, но убиваемыми при должной сноровке. Другой вопрос, что сражение с противниками подобного уровня могло опустошить источник до критического уровня.
Здесь же, столкнувшись с Папой Янко, все происходило иначе. Моя сила явила звериные повадки. Наши родовухи словно принюхивались друг к другу — осторожно, стараясь не провоцировать друг друга и пытаясь понять, что сулит эта встреча.
— Nu vă fie teamă, — еще шире улыбнулся старик и ткнул грязным пальцем мне в лоб. — Să facem o plimbare.
В следующий миг у меня в глазах все потемнело — как гаснет экран в кино. Я почувствовал, как начало обмякать мое тело. Услышал встревоженный возглас Ани, а затем ощутил чьи-то руки на своих плечах — кто-то меня придержал и, кажется, усадил на пол.
А затем я попросту перестал чувствовать свое тело, словно оно растворилось. Но и тьма в глазах начала понемногу рассеиваться. Точка света приближалась, расширялась, и вот я оказался в незнакомом пространстве.
Место чем-то напоминало “жилье” моих родовых духов с той лишь разницей, что здесь не было ни огромного светящегося шара в небе, ни родового древа, ни множества теней. Все походило на старый черно-белый фильм — здесь было много света, но не было цветов.