Корф отрицательно покачал головой.
— Я перепробовала на нем все целебные заклинания, на которые способна, — ответила Матильда. — Они на нем просто не работают. Даже «Мертвая вода» не схватилась… Черт побери, Вальтер, кто мог сотворить подобное с несчастным?
— Он пытался нас убить. Так ли он несчастен? — парировал я.
Но, согласен, выглядело оно безобразно.
— Боюсь, конкретно этот мужчина не соображал, что творил, — Корф устало потер глаза тыльной стороной ладони и опустился в кресло. — Признаюсь, прежде я такой работы не встречал. Есть способы на время запудрить мозги — те же «Алконост» или «Сирин». У менталистов в рукавах есть и другие неприятные фокусы. Но здесь была проведена полноценная работа по изменению сознания.
— Его подчинили?
— Можно сказать и так. Сперва дезориентировали, затем выборочно очистили память, дальше взяли под контроль и в довершение ко всему установили блок на кратковременную память. Я очень хорошо умею работать с блоками, — в голосе Корфа звучало нескрываемое раздражение. — Можно сказать, я один из лучших в Петрополе по части работы с закрытым сознанием. Это моя специализация…
— Но в этот раз не получилось?
Писолетыч кивнул на пленника. Тот дернулся пару раз и испустил дух. Откровенно говоря, и к лучшему. Мне было трудно представить, что он чувствовал в последние минуты жизни. Мне хотелось ненавидеть этого Валеру за то, что он устроил. Но если Корф был прав и этот мужик не владел собой, то винить я мог только того человека с парализованным лицом.
Корф снял плащ, наклонился к покойнику и накрыл его.
— Я встречался с блоками, завязанными на физический вред, — сказал он. — Это иногда практикуется в Аудиториуме. Но обычно есть хитрая лазейка, как снять воздействие, сохранив большую часть сознания и жизнь жертве. Здесь же я толком не успел его обследовать. Только прикоснулся — и парня начало рвать кровью. Потом глаза, уши…
— Я тут же попыталась оказать помощь и поддержать его физическое состояние, — вмешалась Матильда. — Но тщетно.
— Иными словами, при попытке снять блок запустилась программа уничтожения, — сказал я и озадаченно почесал затылок.
— Нечто вроде того, — кивнул Корф. — И это первый раз, когда я не смог справиться.
— Думаю, вам не помешает пятьдесят грамм, — отец подошел к серванту и достал пузатый графин с коньяком. Матильда отказалась — ей еще предстояло сесть за руль. А вот Корф принял бокал и пригубил с явным облегчением. Да уж, не только у нас сегодня был плохой день.
— Я хочу, чтобы вы кое-что увидели в моих воспоминаниях, — я протянул руку Корфу. — Там был мужчина с кривым лицом. Их главный. Дядя Андрей сказал, что они уже встречались, и что этот странный мужик расспрашивал о нас.
Корф оставил бокал на столе.
— Матильда кратко пересказала мне бой. Но не упомянула о том, что Андрей Владимирович его знал.
— Он даже не представился. Но я хочу, чтобы вы прочитали мои воспоминания. Я исчерпал резерв и залез в родовой источник, чтобы приложить его посильнее — а он все равно сбежал. И он творил странные вещи с силой.
Вальтер Макарович кивнул.
— Постарайся ни о чем не думать, Михаил. Сосредоточься только на этом воспоминании и попробуй словно немного подтолкнуть его ко мне, как будто показываешь кино. Так нам обоим будет легче.
— Хорошо, попытаюсь.
Все равно было ужасно неприятно. Не боль — скорее невыносимый зуд прямо внутри черепа. Раздражало неимоверно, но я терпел и старательно припоминал все детали. Мне и правда оказалось проще показывать это как кино — я сам словно монтировал нужные кадры и передавал Корфу. Сначала разговор с дядей Андреем, затем события на кладбище…
— Молодец, — похвалил он. — То, что нужно. Быстро учишься.
Когда я закончил на эпизоде со вспыхнувшим микроавтобусом, Корф отпустил мою руку и отстранился.
— Я его не знаю, — хмуро произнес он. — Зато теперь у нас хотя бы есть образ. Художник сделает портрет. Но, думаю, теперь он затаится.
— И все же единственная нить, которая могла нас привести к зачинщику, оборвана, — напомнил отец.
Пистолетыч задумчиво катал коньячный бокал в руках.
— Мы сорвем с цепи всех ищеек. Если понадобится, за пределами Петрополя и губернии. Это же, в конце концов, нападение на графский род. Неслыханная дерзость!
Отец опустился в кресло, стараясь не касаться ботинками растекшейся лужи крови.
— Раз они прекрасно знали, кто мы, и понимали последствия, значит, мы им зачем-то очень понадобились, — сказал он. — Но я не могу придумать ни одной причины, чтобы нас устранять.