— То есть обеспокоенности в последних разговорах с Максимом не чувствовалось?
— Нет, последний разговор у нас был с ним 27 июня. Он сказал, что на этой неделе ему надо съездить на денек или на пару дней в Москву. Я думаю, это связано с юридическим университетом: он закончил здесь четыре курса и на пятый хотел перевестись в Москву.
— Вы довольны тем, как правоохранительные органы работали по делу об исчезновении Максима?
— Мне очень помогал оперативник Ефимов из Центрального района: он всегда шел на контакты и, если появлялась какая-то новая версия, всегда ее проверял. А вот со следователем из Центральной прокуратуры общаться было сложно. Я однажды спросила: были ли найдены отпечатки пальцев в его машине. Да, отвечает, два отпечатка — на буклете, который лежал внутри машины. В остальном машина была абсолютно чистая — ее кто-то обработал. Я спросила: а вы пытались эти отпечатки идентифицировать? С кем? Ну, например, с отпечатками Максима. Отвечают: а у нас их нет. Как нет — вы же в первый день снимали отпечатки в его квартире. То есть этого не было даже проведено. Или почему не проверить отпечатки тех, кто последний видел Максима. Это тоже не было сделано. Или документы на Смирнова, о котором сейчас говорят, — они лежали в квартире Максима поверх всех других бумаг. Я их отдала следователю. И он ответил: нет, все в порядке, это старое дело.
— Тогда, наверное, трудно было связать все в одно целое…
— Проблемы были не только с поисками Максима. Например, у меня было много проблем с его машиной. Меня заставили забрать ее из милиции, и она, обернутая полиэтиленом, простояла всю зиму во дворе Театра сатиры. В машине выдавили стекло, чтобы ее открыть, и сиденье вырезали. Потом машину надо было убрать со двора театра, потому что там начинался ремонт, но вызванный эвакуатор грузить ее отказался, потому что на машину не было никаких документов. Знакомый пошел в прокуратуру за справкой. Ему назначили, когда прийти, но следователь продержал его в коридоре три часа. Когда открывалась дверь кабинета, он видел этого следователя: тот сидел и пил чай. А потом все-таки принял и сказал, что выписать справку не может. В итоге мне помог брат Андрея Константинова… Для меня за это время стало почти привычным занятием: проводить по три часа в коридоре прокуратуры. Мне ведь постоянно приходится летать из Германии в Петербург, а чтобы получить визу в Россию, надо брать справку из прокуратуры. Однажды следователь сказал, что справку привезет сам, на дом. Подпишет у прокурора и привезет. Попросил быть дома. Я два дня сидела в квартире и не могла выйти даже за хлебом. А он так и не приехал… Спасибо, что консульство российское пошло мне навстречу и дало годовую визу. Но мне надо регистрироваться здесь в ОВИРе. А для этого опять нужна справка из прокуратуры, объясняющая, почему я здесь. Здесь, конечно, бюрократия еще большая, чем в Германии, но там хоть все четко.
— Вообще, в деле Максима было много странностей.
— У меня была история со странными звонками уже в январе этого года. Пять раз звонили мне в Германию. Никто не дышал, не говорил, просто были какие-то отголоски разговоров.
— О чем говорили?
— Запись была очень плохая. Я подумала сначала, что, может, это кто-то из моих клиентов, поскольку ко мне все время приходят иммигранты. Но это было пять звонков. Случайность — один-два, но не пять. Я привезла кассету с записью сюда. Следователь ее не взял, но дал адрес экспертизы. Из того, что там сумели сделать с этой записью, слышны отрывочные слова «трасса» (так в Германии не говорят — только в России). Затем имя Ринат. Была фраза «шеф приказал отвезти в аэропорт». Я пыталась определить в местной телефонной службе, откуда были звонки, но в Германии действует закон об охране данных, мне сказали, что, раз преступление расследуется в России, а не в Германии, им нужен запрос из российской полиции или Интерпола. Я пыталась подключить Интерпол. Обратилась к следователю, нужна была бумага, что Интерпол просят оказать помощь, и все. Не получилось. Потом, с помощью милиции, запрос все-таки отправили. Это произошло совсем недавно. Так что ответа еще нет. От этого все отмахиваются. И я тоже понимаю — может, это никак не связано с Максимом.
— Вы пытались воздействовать на российскую прокуратуру через германский МИД?