— Настанут тёплые дни, и тут, в сквере, будет играть военный духовой оркестр. — Он молчал, и я сказала: — Я вас раньше не видела...
— Я приехал сегодня, — почему-то заспешил он. — И, как говорится, с корабля на бал — на ваш митинг. Да! — Он вскочил. — Мы же не познакомились! — Он протянул мне руку. — Григорий Каминский.
Я тоже поднялась со скамейки.
— Оля, — прошептала я. — Ольга Розен.
— Оля... — повторил он. — Снова Оля. — Он заглянул мне в глаза. — Я люблю это имя.
«Значит, — с ужасом подумала я, — у него есть девушка, тоже Оля...» Но я тотчас прогнала эту страшную мысль. Моя рука утонула в его горячей руке.
Мы опять сели на скамейку, так и держась за руки. И... Честное слово! Честное благородное слово! Через его руку ко мне, в самое сердце, переливалось... Что? Не знаю... Но мне так не хотелось отнимать свою руку! Тут я представила нашу классную даму Калерию Вильгельмовну Клайне, будто она из-за деревьев подглядывает. Или залегла за сугробами... С неё станется. Я высвободила свою руку.
— Оля... вы...
Он подыскивал слова, и я пришла ему на помощь:
— Я учусь во второй женской гимназии. В последнем классе.
— Сколько же вам лет? — спросил он.
«Не очень-то вежливо спрашивать вот так, прямо», — подумала я, но ответила без всякой утайки:
— Скоро семнадцать.
— И вы социал-демократка по убеждению? — В его голосе мне послышалось сомнение.
— Я в партии.
— Замечательно! — Он опять стал ужасно серьёзным. — Тогда мы будем встречаться часто. — Помолчал и добавил, засмеявшись: — Хотите вы этого или нет.
— Хочу! — вырвалось у меня. Я ужасно смутилась. И чтобы хоть как-то выбраться из этого смущения, спросила: — А где вы остановились?
— В Туле у меня дядя — сапожник с многочисленным семейством, — сказал Гриша. (Всё! Всё! Решено: я для себя буду называть его Гришей.) — У него и остановился. — Гриша лукаво посмотрел на меня. — Что вы ещё хотите обо мне знать?
— Всё! — потребовала я. Вот нахалка!
А он рассмеялся:
— Вот как? — И мгновенно стал серьёзным. Это у него быстро получается: только что смеялся — и тут же, пожалуйста, серьёзный. — Что же, извольте!
И Гриша рассказал мне о себе. Почему-то с некоторой иронией. Или мне показалось?
На свет произведён (он так и сказал — «произведён») в славном городе Екатеринославе, в семье рабочего-кузнеца. Вероисповедание православное. Гимназию закончил в Минске. Семья переехала туда, когда Грише было десять лет.
Он сказал:
— И вообще... Там — земля отцов. Дед мой, белорусский крестьянин Александр Иванович, в деревне был кузнецом, а отец по этой части пошёл уже в городе, на заводе. Странно... — Голос его стал совсем другим — мягким, нежным. — Видно, совсем маленьким к деду привозили. Помню: кузня, горн пылает, дед у наковальни вроде бы в кожаном фартуке, жарко, смрадно. Я выскакиваю на волю — и передо мной луг, весь в ромашках. Цветы высокие, прямо перед глазами стоят... Жёлтые, ворсистые сердечки в белых лепестках. Так ясно вижу, будто вчера было. Наверное, совсем крохой у деда гостил...
А мне привиделось: ясный летний день, луг на берегу Воронки, где у нас летняя дача. Весь в ромашках! Мы с Гришей, взявшись за руки, бежим к реке, ласковый ветер летит нам навстречу, и в небе поют жаворонки.
— Что дальше? — вернул меня на землю, в Пушкинский сквер, его голос. — Там же, в Минске, вступил в социал-демократическую партию, получается, Оля, в вашем возрасте...
И тут я его перебила:
— Сколько же вам лет сейчас?
— Скоро двадцать два. — Он усмехнулся, мне показалось, невесело. — В общем-то биография заканчивается. После гимназии поступил на медицинский факультет Московского университета. И вот — недоучившийся студент. В феврале сего года по случаю революции пришлось оставить второй курс. Ничего, доучусь потом...
Я видела, чувствовала, что Гриша загрустил, спросила:
— Григорий, а что вы любите?
Он удивился:
— Что люблю? Жизнь, борьбу, друзей. — И снова засмеялся. — Футбол. Кинематограф. Оля, а вы любите кинематограф?
— Нет! — даже резко сказала я, тут же вспомнив картину «Роковые страсти», которая недавно шла в театре «XX век». Там в главных ролях красотка Лисенко и франт с тонкими усиками Мечкин. Ещё в афише было написано: «Сюжет картины — на что способны женщины из высших слоёв общества». Какая пошлость! А все наши старшеклассницы просто помешались на этих «Роковых страстях».
Гриша чрезвычайно удивился:
— Почему же вы не любите кинематограф?
— Там постоянно целуются, — отрезала я. — И вообще... Всё несерьёзно.