— Анна, скажи мне, что ты думаешь о похоронах?
— Я думаю, как ужасно явиться пред судилище Божие без Христа, без прощения грехов, непримирённым с Богом, — сказала Анна.
— Разве ты знаешь, как Ламский умер, что вправе так говорить о нём?
— О, я ведь Ламского знала, он был пьяница и хулитель, его проклятия были ужасны. И умер он скоропостижно, ушёл даже непримирённым с родным братом.
— Вот как? Значит, ты его знала… А что ты думаешь о надгробной проповеди?
— Я думаю, что это великий грех — читать Слово Божие и при этом лгать.
И вообще, всё это погребенье было большой ложью… Вы меня извините, что я так говорю, — сказала она грустно, — но разве это не так? Вдова плакала и причитала, будто она невесть как счастлива с ним была, а в доме был настоящий ад. Люди сошлись, как бы выражая умершему почтенье, а в действительности его никто не уважал. А потом ещё спели гимн «Добрым подвигом я подвизался»…
— Да, Анна, ты права, всё это — ложь и обман. Но разве только это ложь? Весь мир во лжи.
Горькая усмешка промелькнула на лице мельника. В лесу было тихо. По дорожке шли два человека, и каждый думал о своём. Один из них — серьёзный, уже много переживший, другой — молодая девушка, только вступающая в жизнь. Вдруг Козима спросил Анну:
— Что это за книга, которую ты читаешь утром и вечером?
— Библия, господин Козима, — ответила Анна.
— Разве у тебя нет других книг?
— Были, да их сожгли мои родные.
— У меня очень много книг, можешь брать читать, а потом можем обмениваться мнением. Хотя у тебя другие убеждения, чем у меня, у нас есть что-то общее. Я вижу, ты хочешь Богу служить, служа людям, и я того же хочу. Другого богослужения не существует, — сказал Козима.
— Спаситель сказал: «Следуй за мной!» И Сын Человеческий пришёл не для того, чтобы Ему служили, а чтобы служить людям, — сказала Анна. — И я хотела бы в этом быть похожей на Него, но, к сожалению, мне это мало удаётся.
— Если ты больше хочешь служить, то я тебе могу помочь: по ту сторону ручья, у самого леса, стоит бедная хижина. В ней живёт больная женщина. Взбивай ей ежедневно постель и приноси ей от бабушки чего-нибудь поесть.
Глаза девушки засияли:
— Я могу сейчас идти?
— Можешь, если хочешь. Но прежде я должен тебе сказать, кто эта больная. Она раньше грешила с некоторыми мужчинами, которых мир нынче уважает.
Некогда она была чиста и невинна, как ты, а когда пришло искушение, она не устояла. Погубившие её имеют семьи, жён, детей, а она презренна и покинута. Если ты туда пойдёшь, не жди распростёртых объятий. Удары судьбы ожесточили её сердце. Не пропала у тебя охота туда идти?
— О нет, я пойду сейчас же. Немного трудная это задача, но не бойтесь, Господь Иисус поможет мне полюбить эту бедную душу, и лёд в её сердце растает.
Девушка давно исчезла, а мельник стоял всё на том же месте и смотрел ей вслед. «Если жизнь испорчена, как её исправить?» — думал он.
Анна уже третий раз стучала в дверь избушки, но никто не отзывался.
Наконец она набралась мужества и, открыв дверь, вошла. Снаружи изба выглядела убогой, но внутри царила такая нищета, что её трудно описать. На постели, которую, наверное, уже год не стирали, лежала скорченная женщина. С закопчённых балок низкого потолка свисала чёрная паутина. Глиняный пол был изрыт. Штукатурка со стен от сырости отвалилась. Хорошо ещё, что в грязном окошке стекло было разбито, так что в помещение проходил свежий воздух. Анна, ошеломлённая, на мгновение остановилась. Тут женщина поднялась с постели — и пара чёрных впалых глаз с удивлением и злобой уставились на Анну:
— Кому здесь что надо?
— Я пришла посмотреть, не нужно ли вам чего, — сказала Анна.
— Что? Ничего мне не нужно, могу заживо сгнить, — ответила женщина.
— А что на это сказал бы Господь, Который и меня, и вас любит?
— Какой Господь? Кто меня любит? — злобно закричала женщина.
— Иисус Христос, Сын Божий… Чёрные глаза уставились на миловидное девичье лицо.
— Не сердитесь на меня, я ничего плохого вам не сделаю. Я чужая здесь, всего с месяц живу на мельнице Козимы. Если бы знала про вас раньше, я пришла бы раньше. А мне только сегодня про вас сказали. Вы, наверное, больны, и вам плохо лежать. Позвольте мне взбить вам матрас, — сказала Анна.
— Ах, зачем со мной ещё возиться? — возразила уже чуть спокойнее женщина. Но пришлось ещё долго её уговаривать, прежде чем она позволила посадить себя на стул, чтобы освободить постель. Это была нелёгкая задача. Анну тошнило от тяжёлого запаха, исходившего от полусопревшей соломы и скатавшихся перьев в подушке, на лбу выступили капли пота, пока она справлялась с этой работой.