— Перестать! — кричу я что есть силы. — Вы кто — командир или тряпка!
Приподняв голову, раненый смотрит на нас страдальческим, но осмысленным взглядом и неожиданно спокойно говорит:
— Извините, товарищ полковник. Нервы…
— Вы кто будете? — так же спокойно спрашиваю у него.
— Я офицер штаба сто пятьдесят восьмой тяжелой танковой бригады. Наш танковый батальон получил задачу через эту высоту прорваться в Липо-Лебедевский, занять его и удерживать до подхода главных сил. Комбат должен был кроме сто тридцать первой стрелковой дивизии связаться с командиром двадцать восьмого танкового корпуса. Но из-за недостатка времени ограничился сведениями, полученными из дивизии. Что из этого получилось, видите сами.
— Да уж видим, — отвечает Николаев, гневно сверкнув глазами. — Судить за такое надо.
— Там, за высотой, хуже всякого суда было.
— Почему не остановились, когда мы сигналили? — спрашиваю у офицера.
— Комбат очень торопился. Ему приказали занять Липо-Лебедевский до появления вражеской авиации.
Подоспевшие медсестра и санитары занимаются раненым.
Гибель прекрасных машин произвела удручающее впечатление.
Говорят, мертвые сраму не имут. Действительно, тяжело осуждать тех, кто поплатился за свою ошибку и халатность жизнью. Но нельзя и оправдывать мертвых за пренебрежение элементарными истинами, ибо горький опыт их должен учить живых. Конечно, виноват в происшедшем и командир тяжелой танковой бригады, не удосужившийся связаться со штабом нашего корпуса, и кто-то в штабе армии, не обеспечивший его добротной информацией. Но в первую очередь вина ложится на командира батальона. Останови он машину по нашему требованию, и нелепой трагедии не произошло бы.
Между тем танки Румянцева миновали село Ложки и выбрались на косогор. Противник отошел к высоте 169.8, что километрах в двух западнее нас. Румянцев продвигается, почти не встречая сопротивления.
— Через четверть часа начнем и мы, — говорю Николаеву, смотря на часы. — Только будем действовать в километре восточнее того участка, где атаковали КВ.
Уже совсем рассвело. Заалел на востоке горизонт, поголубело небо над головой. И вот из-за края степи брызнули лучи солнца, и позолотой оделись вершины курганов и деревья. Заискрились, засверкали росные травы. Первые свежие тени легли на землю.
День 27 июля начинается во всем своем великолепии. Но и он уже гудит войной, и под его лучезарным сиянием уже шествует смерть, и каждый чувствует на себе ее дыхание, хотя и не думает о ней. И все готовятся к ней, не к тому, разумеется, чтобы пасть, а чтобы победить. Но кому-то все равно суждено пасть, а кому-то победить, ибо третьего на войне не дано. Только — жизнь или смерть. Тот, кто сегодня останется живым, завтра снова будет стоять перед дилеммой: жизнь или смерть, и, конечно, будет всеми силами драться за жизнь. Не только физическую, но и духовную, ибо победа фашизма это хуже собственного небытия, это попрание всего святого, что есть у нас и у других, это рабство, это жизнь на коленях. И потому только — жизнь или смерть. И так с каждым новым восходом солнца, до того самого далекого и неизвестного дня, когда где-то там на западе, на чужой земле, у чужих городов и сел, не отгремит последний в этой небывало ожесточенной гигантской битве выстрел.
Задумавшись, я смотрю, как подходят отремонтированные за ночь танки.
Наконец все готово. Пора выступать и нам. Румянцев уже поровнялся с нами. Одна за другой трогаются с места боевые машины и, грозно ворча, двигаются за головной, из люка которой выглядывает широколицый лейтенант Перцев.
За Т-34 спешат проворные семидесятки второго батальона. Их всего шесть.
Мотострелково-пулеметный батальон Суха, сдав свой район пехоте 131-й стрелковой дивизии, грузится на машины. Он тронется вслед за танками.
Мы с комиссаром: взбираемся на гребень высотки. Она хотя и меньше той злополучной 174.9, но все же позволяет разглядеть позиции противника.
В полутора километрах почти прямо перед собой видим более десятка длинноствольных орудий. Они развернуты в ту сторону, откуда вынеслись в шальную атаку тяжелые танки 158-й бригады. А вот и КВ, замершие вдоль широкой дороги между селами Липо-Логовский и Липо-Лебедевский. Пушки их нацелены на вражеские батареи. Не видны, но угадываются тяжелые раны в металлических мощных, но теперь безжизненных телах. Весь их внешний вид свидетельствует о том, что ими управляли отчаянно смелые люди. Несколько машин еще густо дымят.
Вражеские орудия тоже молчат, и расчетов возле них не видно. Две установки заметно осели на бок. С ними расправились наши КВ.