Спор затянулся. Прерывает его незнакомый голос:
— Товарищ полковник, разрешите обратиться.
Я оборачиваюсь. Сухощавая ширококостная фигура, приятное лицо с тонкими чертами и умными глазами. На петлицах свежей гимнастерки (сразу видно, из тыла) — нашивки капитана.
— Да, слушаю.
— Капитан Мельников. Прибыл в вашу бригаду для дальнейшего прохождения службы.
Мельников коротко рассказывает о себе. Зовут его Семеном Александровичем. Воевал, командовал танковым подразделением, был ранен, лечился в госпитале в Сталинграде. После выздоровления направлен к нам.
Мы набрасываемся на него с расспросами о Сталинграде. Мне этот город особенно близок, с ним связано многое в моей жизни. Начать с того, что в Сталинградской области я родился. В 1915 году в этом городе призывался в армию и оттуда же осенью уехал на фронт первой мировой войны. В 1919 году участвовал в обороне Царицына, в боях между Волгой и Доном. В тридцатые годы мне доводилось не раз приезжать в этот город. А сейчас в городе моя мать Пелагея Дмитриевна и младшая сестренка.
По словам Мельникова, в Сталинграде спокойно, только строго соблюдается светомаскировка. Трудящиеся города работают самоотверженно, готовя для фронта технику и оружие.
— Ну вот, чем не командир батальона, — кивает в сторону Мельникова Грудзинский.
Я и сам уже так подумал.
— Ну что ж, — говорю, — пусть будет так. Представляю Мельникову начштаба, его помощника и своего заместителя. Потом прошу Асланова: — Ази Ахадович, проводи капитана к батальону, объясни задачу.
Асланов с Мельниковым тут же отправляются к месту сосредоточения танков. Через час комбат возвращается, достает из сумки список комсостава и просит утвердить перемещения, которые он произвел. Потом разворачивает карту и докладывает, как решил разместить танки.
— Вот сюда, — Мельников показывает пальцем на левый фланг бригады, — хочу поставить роту, которая будет скомплектована из восстановленных машин. Пока на фланг выдвинул два танка из резерва.
— Почему именно туда?
— Во-первых, там плохо обеспеченный стык с соседом, во-вторых, танкоопасное направление, а в-третьих — позиция отличная, за гребнем скрытая.
— Хорошо, — соглашаюсь я и про себя отмечаю умение комбата говорить коротко и четко. Наш разговор прервал телефонист:
— Товарищ полковник, звонят из батальона. Говорят, их атакуют танки. Штук двадцать.
Впереди возникает яростная стрельба. Звуки выстрелов приближаются.
Львицын прыгает в окоп к телефонисту, берет трубку, расспрашивает, что случилось. Ему сообщают, что танки противника идут к нашему НП.
Грудзинский встает, зачем-то поправляет кобуру пистолета. Спрашивает у меня:
— Что будем делать?
— Прежде всего всем штабистам вооружиться противотанковыми гранатами, — приказываю ему. — Документы быстрее в бронемашину. Подготовиться к выезду во второй эшелон.
Мельников тоже смотрит на меня:
— Разрешите отбыть в подразделение.
Получив разрешение, поворачивается и бежит к батальону.
На НП у нас шесть танков: мой, комиссарский, штабной и три резервных. Это уже сила. Я подзываю Львицына:
— Товарищ майор, прикажите всем танкам выдвинуться к гребню высотки. Сами садитесь в машину комиссара и командуйте. Подпустите фашистов поближе, бейте в упор, наверняка.
Львицын бросается выполнять приказание. На ходу кричит экипажам, показывая рукой, чтобы заводили машины. Танки трогаются с места, взбираются на косогор и застывают в засаде.
Я направляюсь к своей тридцатьчетверке. Во рту знакомо пересыхает. У меня всегда так бывает в первые минуты опасности. Куда-то в глубину сознания отступают все другие заботы, волнения. Весь внутренне собираюсь и сосредоточиваюсь на одном — предстоящем нежданном бое.
На глаза попадается Грудзинский. Он для тренировки взмахивает гранатой. Офицеры штаба заканчивают погрузку документов. Это наводит на мысль, что, пожалуй, зря я вызвал на НП Грудзинского. Один случайный прорыв противника, и штаб может погибнуть. Да и вообще для охраны его понадобятся танки, люди, а их и так не густо. Тут же решаю отослать штаб в тыл, но недалеко. Подхожу к Грудзинскому:
— Витольд Викентьевич, со мной останется Львицын. Сам со штабом уезжай километра на два в тыл. Держи со мной связь.
На лице подполковника мелькает недоумение, он порывается что-то сказать, но внезапно козыряет и уходит в палатку.
На высотке уже стреляют. Хотел было скрыться в танке, но раздумал. Руководить боем из-за брони неудобно, лучше открыто, держа перед глазами местность.