Еще издали заприметили в низинке группу людей.
— Никак, случилось что-то, — предполагает дальнозоркий Прохорович.
Подходим. В глаза сразу бросается потное, недовольное лицо Родина. Из-под насупленных бровей он сердито смотрит на Румянцева. У комбрига перевязана левая рука, сквозь марлю проступает кровь.
— За каким чертом тебя носило туда?
Федор Васильевич вздыхает, нерешительно говорит:
— Хотел посмотреть, как там мои танкисты…
— Хотел посмотреть, — сердито передразнивает Родин. — Тоже мне смотритель. — Потом уже мягче: — Здорово покалечило?
— Два пальца всего…
Комкор перебивает:
— А ты бы хотел, чтобы всю руку оторвало? — Подумав, приказывает: — Бригаду сдашь своему заместителю Мирводе.
— Георгий Семенович, — Румянцев просительно смотрит на Родина, — да у меня же сущие пустяки.
— Это тебе в наказание, — полковник бросает строгий взгляд на меня, — и чтобы другим неповадно было… Так где же Мирвода?
Из группы выходит низенький плотный майор:
— Я здесь, товарищ комкор.
— Принимай бригаду. — Потом, будто вспомнив вдруг, спрашивает: — А как с маршевыми ротами? Где они?
— Еще не прибыли, — отвечает Мирвода.
Родин уничтожающе смотрит на Румянцева.
Кто был утром у комкора, понимают значение этого взгляда. Ведь Федор Васильевич «точно» доложил наличное количество танков. Я невольно улыбаюсь. Георгий Семенович подметил мою усмешку, поморщился, но промолчал.
Потом присел на корточки, развернул карту и стал информировать о последних событиях.
4-я танковая армия, начавшая 28 июля наступление от Трехостровской, продвинулась на сорок километров к западу, но Верхне-Бузиновки достичь не смогла. В десяти километрах от села ее встретили свежие части противника, обильно оснащенные танками, артиллерией и поддержанные авиацией. Пока все атаки 4-й танковой на подступах к Верхне-Бузиновке глохнут.
13-й танковый корпус нашей армии и 22-й танковый корпус 4-й армии, соединившись, вышли в тыл противника, но окружения не создали. Неприятель пропустил танки, а затем захлопнул участки прорыва.
Вывод из сказанного Родиным один: неприятель наращивает силы значительно быстрее, чем мы, и продолжает сохранять превосходство, особенно в технике.
— В свете сказанного наше предстоящее наступление имеет большое значение, — заявляет Георгий Семенович. — Надо провести его как можно решительнее.
Комкор подтверждает свое указание о том, что танки Т-34 и Т-70 обеих бригад на время предстоящего боя сводятся в одну группу под командованием майора Мирводы. БТ-7 и Т-60 будут приданы 32-й мотострелковой бригаде и составят группу непосредственной поддержки пехоты. Командиром ее назначается капитан Мельников.
План боя Родин разыгрывает как по нотам. Гвардейские минометы дают залп. Вслед за этим 32-я мотострелковая бригада с группой Мельникова захватывает ближайшие опорные пункты противника. В образовавшуюся брешь устремляются танки Мирводы и прорываются к Липо-Логовскому, содействуя дальнейшему продвижению пехоты. 32-я бригада и группа Мельникова занимают село и закрепляют успех. Мотострелково-пулеметные батальоны танковых бригад, наступая позади, проводят очистку местности от оставшихся подразделений противника.
Честно говоря, в душе я не очень верю в успех этого в общем-то, может быть, и неплохого плана. Такие же приблизительно планы преподносились нам вчера, позавчера и еще раньше, а положение-то не изменилось, и Липо-Логовский до сих пор находится у фашистов. Все дело в том — и каждый новый день это подтверждает, — что неприятель значительно превосходит нас в силах, особенно в технике. Люди наши действуют самоотверженно, но что может сделать автомат против бомбардировщика?
Неверия своего в завтрашнее наступление вслух я, понятно, не высказал. Приказ есть приказ, и выполнять его надо.
Вспоминая сейчас те далекие события, должен сказать, что многое мы тогда представляли неправильно. Я до сих пор не могу понять, почему нас не информировали о настоящих целях 1-й и 4-й танковых армий. Только позже мы узнали, как их непрерывные контрудары, хотя они и не влекли за собой территориальных выигрышей, в конце концов сорвали опасные замыслы врага, стремившегося окружить 62-ю армию, переправиться через Дон и прорваться к Волге.
Не представляя себе подлинного значения и последствий ожесточенных боев, в которых участвовали, мы, естественно, не так, как следовало бы, оценивали и свои действия и свою роль. Выигрыш территории считали самоцелью и, не добившись его, к концу боев приуныли, даже стали сомневаться в целесообразности наших кровопролитных атак. В душу заползала законная тревога, и мозг все чаще беспокоил вопрос: «Зачем мы ведем бесполезные атаки?» А атаки эти были, как мы теперь знаем, далеко не бесполезны. Целесообразность их определилась выигрышем самой крупной ставки — времени.