Словом, тогда на совещании у Родина меня грыз червь сомнения. Ну, пойдем в новую атаку, а она опять заглохнет в самом начале. Только потеряем людей, технику. А что же дальше? Где же выход?
Но мои раздумья не должны отражаться на действиях бригады. Я понимал, что приказ нужно выполнять со всей настойчивостью, и много размышлял о том, как повысить эффективность танкового удара. Для этого нужно уничтожить или по крайней мере подавить противотанковый огонь противника.
Обычно противотанковая оборона в значительной мере парализуется перед атакой в период авиационной и артиллерийской подготовки. И тогда во время атаки танки ведут борьбу только с уцелевшими огневыми точками. У нас же авиационной и артиллерийской подготовки не проводилось, поэтому на наши танковые эшелоны обрушивался весь вражеский огонь. А как сделать, чтобы его ослабить?
В бригаде имелась противотанковая батарея 76-миллиметровых пушек. Но она пока никак не использовалась.
И по простой причине — прицелы орудий были пригодны только для стрельбы прямой наводкой.
Мы пробовали выдвигать батарею в боевые порядки, но громоздкие и тяжелые системы руками передвигать было невозможно, а тягачи на поле боя выходили из строя не только от снарядов и осколков, но даже от пуль. В результате мощные орудия стояли без пользы.
В свое время я был артиллеристом, командовал батареей, учился в артиллерийской академии. Меня занимала мысль, нельзя ли использовать батарею для стрельбы с закрытых позиций? Кое-какие соображения у меня были. Решил еще раз побывать у артиллеристов, посоветоваться.
Командир батареи старший лейтенант В. К. Кузьмин удивился, узнав о цели моего приезда. Его доброе круглое лицо растянулось в широкой снисходительно-насмешливой улыбке. Стараясь не обидеть меня, он стал деликатно объяснять, почему мое предложение не годится.
— Чтобы стрелять с закрытых позиций, надо, кроме всего прочего, иметь средства связи и управления огнем, — убеждал он меня. — У нас их нет. Нет и стереотруб. Кроме того, для ведения огня по невидимым целям расчеты должны проходить специальную подготовку. Наши люди умеют вести огонь только прямой наводкой.
Довольный собой и тем, что сумел утереть нос начальнику, Кузьмин смотрел на меня с вежливо-покровительственным видом. Но стоило мне осведомиться, сумеет ли он управлять огнем при смещенном наблюдательном пункте, как от самоуверенности командира батареи не осталось и следа. Кузьмин покраснел до самых ушей.
— Нас этому не учили, — смущенно признался он.
— А вы выберите наблюдательный пункт в створе батарея — цель, — посоветовал я.
— Если так — смогу, — обрадовался Кузьмин. — Только надо научить расчет пользоваться вспомогательной точкой наводки.
— Научите, да не мешкайте. — И я направился к своей машине.
— Товарищ комбриг! — остановил меня Кузьмин. — Расчеты я подготовлю быстро. Но меня беспокоит одно: ограниченный маневр огнем. Цель, которая будет на одной линии с наблюдательным пунктом и батареей, мы поразить сможем. Однако на поле боя будут возникать новые цели, и не обязательно в створе. Как тогда быть?
— Мда-а… — Я задумался. — Может, организовать группу, которая в случае надобности будет создавать дополнительные НП?
— А люди, средства связи?
— Попробую помочь. Может, кое-что удастся раздобыть, — ответил я. — Вы пока создайте хоть один смещенный наблюдательный пункт…
Всю дорогу назад я думал, что нужно непременно написать в Москву о недостатках нынешней организации противотанковых батарей. Им следует придать средства связи, наблюдения и соответствующим образом изменить подготовку расчетов. Этим можно расширить боевые возможности системы ПТО и усилить огневую мощь пехотных и танковых подразделений.
На своем НП застаю Кохреидзе. Вид у него усталый, но докладывает он бодро:
— Привел четыре танка.
Я с благодарностью пожимаю ему руку. Про себя решаю: эти танки Мирводе не отдам. Оставлю у себя в резерве.
Рассказав, как идет ремонт машин, Кохреидзе уходит.
Тут же заявляется Грудзинский с разведсводкой. Сведения неутешительные. Замечено, что противник подтягивает новые части, в основном танковые, артиллерийские и минометные.