Подхожу к Хорошеву:
— Петр Иванович, ладно тебе терзаться. Ну, проштрафился, так с кем не бывает? В другой раз будешь осмотрительнее.
— Верно, шут его дери, — соглашается подполковник. — Надо быть расторопнее. — И с ожесточением трет заросший подбородок.
— Смотри, — шучу я, — схлопочешь еще выговор за щетину. — Побрейся. — И уже серьезно: — Не к лицу тебе на виду у всех раскисать. Возьми себя в руки. Да, еще вот что. Я пойду в подразделения, а ты тут в случае чего прими меры.
Хорошев удивленно вскидывает голову.
— Ну мало ли что потребуется, — отвечаю на его немой вопрос. — Ты распорядись, если что.
— Непременно, Петр Павлович. — И впервые за все утро лицо его светлеет.
Меня сопровождает начальник артиллерии бригады, невысокого роста, крепко сбитый майор.
Сразу за КП попадаем на позиции артиллерии. Среди поля пшеницы, повернув дула к противнику, стоят три батареи противотанковых орудий.
— Ого, внушительная сила! — вырывается у меня. — В наступлении их используете?
— Это же противотанковые пушки, товарищ полковник.
— Ну и что? Вы считаете, что средства противотанковой обороны нельзя использовать для поддержки пехоты в наступлении?
— Как именно?
— Огнем с закрытых позиций.
Майор пожимает плечами, удивляясь моей «непонятливости».
— Товарищ полковник, эти орудия не приспособлены для стрельбы по невидимым целям…
— Знаю, знаю, что вы скажете, — прерываю я его. — В батарее нет буссолей, средств связи, расчет обучен только ведению огня прямой наводкой, для создания смещенных наблюдательных пунктов у вас нет людей. — Меня злит этот майор. Незнание элементарных вещей можно простить молодому и еще неопытному Кузьмину, но не начальнику артиллерии крупной воинской части. «Да он прекрасно все знает, — с раздражением думаю я, — просто не хочет шевелить мозгами». — Показав, что я кое-что смыслю в артиллерийском деле, спрашиваю:
— Вы все еще уверены, что ничего нельзя сделать?
Майор мнется:
— Понимаете, на это нужно время…
Мне окончательно все ясно. Тоном, исключающим возражение, говорю:
— Ну вот что. Времени у вас достаточно — целые сутки. И пожалуйста, организуйте так, чтобы завтра в наступлении орудия работали эффективно. Проверю это сам. А сейчас можете идти выполнять это приказание…
Дальнейший обход продолжаю с Маслаковым. Ваня, малость поднаторевший в военных вопросах, замечает, что пехота неплохо применилась к местности.
Я это прекрасно вижу. Люди добротно, используя рельеф, зарылись в землю, искусно замаскировали окопы, огневые позиции пулеметов и минометов. По этому и кое-каким другим признакам делаю вывод, что бойцы так основательно зарылись неспроста и поднять их в новое наступление будет совсем нелегко. Конечно, если прикажут, они пойдут в атаку, но не с той охотой и душевным накалом, какие требуются для успеха боя.
Чтобы прощупать настроение бойцов, завожу разговор о предстоящем наступлении. Встречают это сообщение без того энтузиазма, какой был неделю назад. Замечаю, что страха перед смертью и боязни противника нет, но и нет того подъема боевого духа, что был.
Подхожу к рослому бойцу в каске набекрень, орудующему саперной лопатой. Присаживаюсь на бруствер, предлагаю закурить. Боец интересуется обстановкой на фронте. Я рассказываю о наступлении 4-й танковой армии, о том, как она вклинилась в оборону противника, и разъясняю, что мы обязаны помочь танкистам активными действиями. После этого спрашиваю, готов ли он завтра наступать.
Боец отвечает вяло:
— Раз надо, будем наступать. Только трудно, сил у нас мало.
Не очень охотно откликается на разговор о наступлении и командир минометного расчета комсомолец ростовчанин Исаев. Мне рассказали, что в последнем бою его миномет уничтожил около тридцати гитлеровцев. Когда спрашиваю его, как это произошло, он оживляется, живописуя подробности. Но как только речь заходит о завтрашней задаче, сразу тускнеет:
— Да разве фрица собьешь? Артиллерии у него больно много, ну и опять же самолетов.
Когда боец так думает, это совсем плохо. Многодневные бесплодные атаки незаметно надломили наступательный дух людей, постепенно породили в бойцах неверие в свои силы. Тут же решаю, что следует поговорить с комиссаром бригады об усилении воспитательной работы. Прежде всего коммунистов, комсомольцев надо поднять. А если с таким настроением завтра наступать, ничего путного не выйдет.
Когда возвращаюсь на командный пункт, начальник штаба мотострелковой бригады докладывает, что на нашем участке все спокойно.