— Гусеницу перебили! — кричит Мельников.
Откуда так бьют? Веду биноклем и упираюсь взглядом в боковой окоп. Теперь все понятно. Там устроились расчеты противотанковых ружей.
Останавливается еще один вражеский танк. Остальные продолжают под углом двигаться дальше. Но вот пять машин сворачивают и, прибавив скорость, несутся на пэтээровцев. Мелькают вспышки на концах орудийных стволов.
Теперь все зависит от выдержки бойцов. И они оказались стойкими, подпустили танки метров на тридцать и забросали бутылками с горючей жидкостью и связками гранат. Вспыхивает одна, за ней другая машина. Три другие, не замедляя хода, разворачиваются и скрываются за холмом.
Пехота остается без прикрытия и, неся потери от стрелкового огня, спешит уйти. Вскоре повертывает вспять и другая группа танков.
Я бросаюсь к телефону. Сух возбужденным от радости голосом докладывает:
— Видели, товарищ комбриг? Это пэтээровцы постарались и истребители, засевшие в боковом окопе. Во главе группы секретарь партбюро батальона старший политрук Затолока. Отчаянный человек…
Левее, в той стороне, где обороняется 399-я стрелковая дивизия, стоит неумолкающий гул артиллерийской канонады. Похоже, что стрельба постепенно перемещается по направлению к нашему тылу. Неужели противник прорвался? Ведь неспроста Пошкус снял наши танки и батарею. Тогда надо готовиться к худшему, возможно и окружение.
Вызываю командира роты управления Александра Петрова:
— Товарищ лейтенант, позаботься всех находящихся на КП вооружить автоматами, гранатами, бутылками с горючей смесью.
— Есть, — отвечает Петров и понимающе кивает головой.
Из ближнего оврага показывается группа танкистов я, понуро ступая, подходит к моей палатке. Это комиссар, адъютант батальона, ординарцы да человек шесть из экипажей, лишившихся машин.
— Все, что у меня осталось, — говорит Мельников. — Куда прикажете?
— Пока пусть остаются здесь, а там видно будет.
Петров приносит оружие, диски к автоматам, гранаты.
— Им тоже, — говорю я и показываю на танкистов.
Возвращается Грудзинский.
— Корпус все не отвечает.
— Продолжайте вызывать.
Снова появляется авиация. Бомбы обрушиваются на позиции батальона. Минут пятнадцать там стоит непрерывный грохот, густая пыль заволакивает окопы.
После «юнкерсов» вновь ползут танки. Теперь их больше — два десятка.
Звонит Сух:
— Товарищ полковник, у нас большие потери от бомбежки…
— Держись, старший лейтенант.
Ничего иного сказать комбату не могу. Только: держись, до последнего вздоха. Отступление равносильно катастрофе. Если противник прорвется, оголится фланг Хорошева и последует танковый удар на его тылы.
Я опять повторяю в трубку:
— Слышишь меня? Держись во что бы то ни стало! Посылаю в помощь тебе разведчиков. А сейчас свяжусь с тридцать второй, попрошу поддержать батальон противотанковым огнем.
Отправляю к Хорошеву связного с запиской. Чувствую, ему достается крепко. В той стороне, не умолкая, гремит стрельба. Видимо, бригада отражает атаку пехоты противника. Она еще удерживает позиции, но контратак не предпринимает. Уход наших танков сказался и на ее боеспособности.
Все же Петр Иванович не подвел. Вскоре по приближающимся машинам врага ударила одна из его противотанковых батарей. Потеряв несколько танков, противник опять отступает.
Но мне ясно — это не последняя атака. Перестроится, бросит авиацию, произведет артиллерийский налет и вновь двинется в наступление.
Так оно и происходит. Уже через полчаса налетают «юнкерсы» и — в который раз — принимаются перепахивать оборону батальона. Потом вступают в бой артиллерия и минометы.
Связи с корпусом все нет и нет. Надо бы со своим штабом что-то делать. Но что? Перевести его и свой НП на новое место не имею права — без приказа нельзя. Сейчас их месторасположение знают все офицеры связи. А если уйти, да в это время поступит новое распоряжение, где нас искать будут?
Пока ограничиваюсь тем, что приказываю Мельникову забирать своих людей и быстро уходить в тыл.
— Товарищ комбриг, разрешите лучше к Суху…
— А на танках кто воевать будет? Это что, последний бой? Выполняйте приказание!
Мельников зовет танкистов и вместе с ними, оглядываясь, шагает в сторону Дона. Там в одной из балок стоит машина.
Вскоре слышу, как в наступившей тишине полуторка урчит мотором, потом чуть подвывает и трогается. Из балки поднимается полоска пыли.