В конце тридцатых годов иммиграция в Палестину, как легальная, так и нелегальная, шла по нескольким маршрутам, ни один из которых не был безопасным и приятным: основным был морской путь из портов Средиземноморья через Хайфу, контролируемый англичанами. Проблема состояла в том, что в Европе становилось все меньше нейтральных стран, которые разрешали евреям проезд по своей территории, и одной из последних достижимых оставалась Литва.
Акива начала подготовку к переходу в Литву. Граница между Литвой и свежеоккупированной частью Польши, которая отошла теперь к России, была в этот короткий промежуток времени достаточно условной. Тем не менее требовалась организация. Почти два месяца готовились молодые люди к переходу границы. У них не было документов, денег, даже знания языка, на котором говорили пограничники: с одной стороны границы стояли русские, с другой — литовцы… В конце ноября 1939 года группа, в которой находился Освальд, перешла русско-литовскую границу…
Это были последние недели, когда еврейские беженцы могли еще проникнуть в нейтральную страну, чтобы использовать последнюю возможность достичь Палестины. В Вильно, городе с большим еврейским населением, скопилось несколько тысяч пришлых евреев, озабоченных переездом в Палестину. Хотя все эти евреи принадлежали разным течениям сионистского движения, на время им пришлось забыть о разногласиях. Они должны были стать единой организацией. Здесь, в Вильно, были представители Еврейского агентства Сохнут, а это значило, что существовала какая-то финансовая поддержка и связь с организациями, все еще выдававшими сертификаты на въезд в Палестину. Детям до 18 лет сертификаты выдавались бесплатно и беспрепятственно.
Вильно показался братьям Руфайзен великолепным. Это был один из самых больших городов, которые они видели. В сущности, они были деревенскими мальчиками. К тому же в городе оставалось много поляков, они постоянно слышали родную польскую речь. С местными евреями у них было мало общего, их разделял язык. Само собой получилось, что все молодые люди, которые проделали путь беженцев из Восточной Польши через Украину в Вильно, держались вместе. Большинство были членами Акивы, все земляки. Уже после войны они пытались сосчитать, сколько же их тогда было. Насчитали 86 человек. Все это была молодежь, от 16 до 27. Шестнадцати самым младшим удалось уехать в Палестину по сертификатам. Среди них оказался и Арье. Те немногие, которым посчастливилось пережить войну, связаны тесными узами общего прошлого.
Молодые евреи организовали в Вильно кибуц, имеющий весьма отдаленное отношение к сельскому хозяйству….
Освальд, как и другие юноши, работал дровосеком. Надо сказать, что большой одаренности ни к сельскохозяйственному, ни просто к физическому труду у Освальда не было. Малорослый и худой, большой физической силой он не обладал, хотя был достаточно ловок и вынослив. Во всяком случае, в рубке леса у него была сильная конкуренция. Иногда выпадала временная работа по строительству. Освальд решил изучить какое-нибудь ремесло. Выбрал классическое — сапожное дело. Нашел себе и учителя, еврейского сапожника, тоже совершенно классический тип: бедный человек, обремененный большим семейством, весь в несчастьях с головы до ног.
В качестве ученика Освальд проработал у сапожника несколько месяцев. Работал он за самую мизерную плату, все деньги приносил и сдавал в кибуц. По условиям договора, рабочий день его был восьмичасовой, но обычно растягивался до двенадцати. Ребята над ним посмеивались. Сапожник вовсе не был кровопийцей и эксплуататором — бедный человек, который просто не успевал заколачивать гвозди с той скоростью, с какой дети его ели хлеб. И Освальд работал, чтобы помочь этой семье выжить. Он занимался и с детьми, проверял уроки, объяснял непонятное. На самом деле это было то самое, что он больше всего любил,— помогать, быть полезным.
Именно здесь, в новой самостоятельной жизни проявились очень явственно те качества, которые были ему присущи от природы: его удивительное дружелюбие, сердечность, идущая из самой его сущности, доброта и стремление быть полезным тому, кто с ним рядом. Это была не избирательная любовь, которой любят друг друга члены семьи, когда само по себе кровное родство есть основание для любви. Это была неотрефлектированная любовь к ближнему. Пройдет еще очень много лет, прежде чем Освальд прочтет притчу о добром самарянине, прежде чем тема отношения к ближнему будет им восприниматься как ключевая для каждого человека. Тогда, в Вильно, он начинал свое служение, о котором и сам еще не догадывался. Эта семья сапожника, погибшего, как и большинство виленских евреев, в следующем году, была отмечена в многочисленных свидетельствах об этом времени жизни Освальда. Эти многочисленные рассказы приводит Нехама Тэк, о которой я уже упоминала. Все опрошенные очевидцы, члены Акивы, жившие вместе с Освальдом в то время на улице Белини, разными словами выражают нечто общее, что с трудом поддается определению: