53 года. В древнем и средневековом Китае -- а средневековье там продлилось до начала XX века, а в отдельных провинциях и дольше -- не было такого понятия как профессиональный поэт. Хотя поэты, профессионально относившиеся к своему творчеству, были. Единственным способом как-то вознаградить их было пристроить на государественную службу. После долгих мытарств хорошую синекуру получил и Ду Фу. Которая из-за мятежей и голода сразу перестала быть синекурой. Ду Фу почесал затылок и скрепя сердце отказался от хлебного места, поняв, что к этой стезе он совершенно непригоден. Каковой факт и отризил в своих стихах:
"Нет, просто
Во дворце я непригоден,
И надо мне
Безропотно уйти. Умру -- поймут,
Что о простом народе
Всегда я думал,
До конца пути"
Этот случай дает нам повод упомянуть об особенностях восточного исторического менталитета. Все историки, хоть политической, хоть экономической жизни восточных стран знают, что ни хроникам, ни историям, там доверять нельзя. Они штамповались по определенному шаблону, наподобие истории КПСС и отражали не то что было, а что должно было быть (внешнюю канву событий вооспроизводили, правда, более или менее достоверно). Поэтому биографии китайских поэтов это полный информационный нуль. А вот в поэзии, по крайней мере, китайские авторы отражали реальные факты своей жизни. Так что их стихам биографу доверять можно и нужно.
54 года. Обыкновенно издательская и редакторская деятельность и писательство, а тем более стихотворство -- две вещи несовместны. Многочисленные исключения только подтвреждают правило. В случае с Некрасовым мы имеем дело с таким исключением, которое идет вразрез с данным правилом. Издатель и редактор и притом успешный, он был большим поэтом.
А будучи редактором он умел был благожелательным и снисходительным к своим коллегам, увы доблесть в литературном и философском мире нечастая (в отличие от науки, хотя и там всего хватает). И вот опять. Некрасов просит у Лорис-Меликова, тогда всесильного хозяина Кавказа за одного из поэтов, оказавшегося там без денег и связи Н. Благовещенского, и губернатор не сразу, но не отказывает, пристраивая того у себе в канцелярии.
Ронсар отошел от поэзии по приказу короля, а по приказу королевы вернулся. Екатерина Медичи попросила поэта написать стихи для одной из ее любимых фрейлин Елены де Сюржере, которая потеряла жениха в религиозных войнах. Стихи должны были утешить молодую и не невесту и не вдову. В поэте просыпается новый пыл: раз-два и готово. В "Сонетах для Елены" он не только на уровне своих прежних достижений, но и достигает новых вершин на пути к простоте и ясности языка. Было ли это его усердие награждено так, как в сериалах и биографических фильмах поэты награждаются женщинами? Маловероятно, ибо в посвящении черным по белому стоит: "Sonnets pour H?l?ne , d?di?s ? "cette beaut? aussi remarquable par son esprit que par sa vertu".
55 лет. Поэзия и философия -- две вещи несовместны. Стихи отводят от идей, идеи, как говаривал А. С. Пушкин, правда, по несколько иному поводу, отводят от стихов. Поэт сначала складывает слова в нечто складное, а потом приплюсовывает к ним смысле. Философ же упорно ищет смысла, а потом столь же упорно пытается преобразовать его в слова.
Исключения из этого правила бывают тогда, когда человек может и стихи составлять и к размышлениям склонен. Но что характерно: если такое и случается, то в разные периоды. Философствуя, поэт перестает быть поэтом. Обыкновенно к анализу поэт обращается, когда с творчеством похоже, чаще поближе к старости. Вот и Данте любил, дряхлым стариком -- 55 в средние века это был весьма почтенный возраст типа наших 70 -- полисофствовать. В развернутом письме к некоему Кан Гранде (а ведь большим он был синьором) он пишет о многосмысленности поэзии.
Один из смыслов очевиден: аллегорический. Очевиден для средневекого человека. Другой также очевиден. Для любого человека. Буквальный. Данте настаивает, что ни то ни другое друг без друга не существует. Но первичным, базисным является непосредственный смысл, и лишь на него надстраивается второй, высокий. Данте его называет аллегорическим, мы его обозначим как идею художественного произведения.
Скажем
Птичка скачет по лугу
С балаболкой на хвосту
Буквальный смысл понятен даже детям, а вот увидеть более глубокий пласт, или более высокий смысл, или более широкое значение (надо бы еще к эпитету "дальний" чего-нибудь подцепить), дано не каждому. Например, в стихе можно увидеть символ человека, не занятого делом и потому своим порханием сеящего в обществе вздор и плодящего дезинформацию
Но не только о поэзии. В Вероне в этом году Данте защищате на философском диспуте свой трактат "Questio de aqua et terra". Голенищев-Кутузов, самый известный дантевский комментатор из русских, сомневается в его принадлежности Данте. Но несомненно, что поэт преподавал философии на манер Платона, ходя с ними из угла в угол небольшого леска между Равенной и морем, и, наверное, рассуждал на этих прогулках и о земле, и о воде, и о небесах.
56 лет. Некрасов издает цикл стихов "Последние песни". Поэт уже тяжело болел, как мрачно шутили друзья, "в царство небесное в карете цугом и в сопровождении четырех врачей и пятого - лейб-медика", и тем не менее, превозмогая страдания хотел донести свое последнее прости нашему миру. А "прости" это весьма простое: "все, что тебе нужно -- это любовь". Любовь, разумеется, не платоническая или там чувственная, а любовь как состояние. Примером такой идеальной и вместе с тем земной любви он в "Песнях" как раз и выставляет любовь к матери, котороя и является главным адресатом его "Песен".
57 лет. В этом возрасте Руми начинает... так и просится "писать" второй том своих "Масневи", разительно отличающийся от первого. Дата эта установлена весьма точно, причем не только год, но и месяц и дата. Скажем, прямо поздновато Руми начал свой главный труд. Хотя он сказал бы, что в самый раз.
"Месневи" задержалось на время. Время нужно, чтоб кровь в молоко обратилась. Чтоб дитя, что зачато судьбою, родилось. Светоч истины Хюсаметтин повернул небес удила, И опять "Месневи" началась, потекли за словами слова
А вот что "написал" -- весьма сомнительно. От Руми до нашего времени дошло всего 18 строк научно доказанных его рукой. Остальные из более 80 000 это все переписка. Да и способ сочинения был весьма своеобразным:
"Месневи" не имеет заранее обдуманного плана, не подчиняется никаким канонам. Один-единственный закон движет ею - свобода. Свобода мысли, духа, свобода выражения, свобода ассоциаций...
Ассоциативность - мотор "Месневи", работающий на неиссякаемом горючем диалектики Джалалиддина. Поэт начинает мыслить и высказывает свою мысль вслух. Одна мысль приводит к другой, ее подгоняет третья. Чтобы подкрепить ее, он вспоминает народный рассказ, в котором действуют люди, животные. По поводу какого-либо из персонажей поэт вспоминает легенду. Вдруг перевоплощается в одного из ее героев, выходит из себя при воспоминании о чем-то своем, личном, достигает высочайших лирических озарений, заставляя слушателей смеяться и плакать. Потом, придя в себя, возвращается к первому рассказу. Вновь прерывает его посредине: анализом психического состояния героев или философским тезисом. Отвечает на вопросы учеников. И опять продолжает рассказ, чтобы, окончив его, вернуться к мысли, высказанной прежде, но не развернутой во всей полноте. Так течет, словно сама жизнь, свободная поэтическая речь. Временами монотонная, как падение капель дождя, как смена дней и ночей, течение лет. Иногда пламенная, страстная. Иногда веселая, подчас скабрезная."
Так передает творческий метод поэта советский его биограф Р. Фиш. Но мне кажется все же, что указанным способом можно писать только короткие стихи, типа эпиграммы. Но возможно ли без предварительного плана, без черновых записей так наговаривать десятки, сотни стихов за раз? К сожалению, за давностью времени остается только поверить, ибо проверить это невозможно.