— Не хочу, — скучным голосом сказала Славка. — Передумала. Они все козлы. То есть карьеристы. И мне посуду ещё мыть надо. А колонка не фурычит. Придётся в ведре греть. В общем, некогда мне.
— Но ты же обещала, — напомнила Александра. — Придётся идти. Лерке действительно нужна твоя помощь. А посуду я сама помою, чего там посуды-то? Как это ты тогда сказала? А, да — отмазки. Не ищи отмазки, Славка. Пообещала — делай. Не собираешься делать — не обещай.
— Я знаю… Ладно, пойду, что ж теперь… — Славка ещё немножко поскучала и вдруг оживилась: — А кому не нравится моё имя, тот пусть свою дочку рожает и её табачной фабрикой называет. Да? Ну вот, я Лерке так и скажу. Кося, я твои мокасины надену, ладно? И джинсы. И свитер. Лерка сдохнет. А потом в новом костюме приду, и она опять сдохнет. А при гостях буду называть её Валерой. И тогда пусть её Вовка сдохнет. Ну, чего ты сидишь? Снимай штаны скорей, мне уже идти пора, а ты сидишь! Халат пока надень, там в тумбочке халаты тёплые… А, да, ты же халаты не любишь! Ну, тогда мой спортивный костюм возьми, если хочешь. Кажется, он в большом шкафу. Или в ванной. Давай, давай, раздевайся, нечего тормозить! Воду не грей, часа через полтора нормальный напор будет, колонку зажжёшь — и нуль проблем. А лучше — ну её, эту посуду, потом помоем, а ты отдыхай себе изо всех сил. В ванне посиди. С Моней поиграй. И не закармливай его, он и так уже жирный, как не знаю кто. Всё время что-нибудь выпрашивает — не потому, что голодный, а от жадности. Совсем зверь обнаглел. Его обед — на плите, в жёлтой кастрюле. Твой обед — в холодильнике. Я грибного супчику наварила, из шампиньонов. Мы ведь любим из шампиньонов, правда? Я тоже пообедать приду. Если успею. Кося! Ну, где ты там?!
Александра всё ещё сидела за кухонным столом, спокойно допивала чай и с удовольствием прислушивалась к тому, как Славка мечется где-то в глубине дома, стуча ящиками столов, хлопая дверцами шкафов, время от времени что-то роняя и безостановочно говоря. «Летает, как стриж перед дождём», — говорила в таких случаях романтичная Славкина бабуля. «Шарахается, как ошпаренная кошка», — говорила бесцеремонная Славкина мать. «В её годы мы все вели себя точно так же», — говорила Александра. Врала. Она в Славкины годы вела себя, как немая свежезамороженная килька. И терпеть не могла всякие званые вечера. Наверное, это было единственное различие между нею и Славкой.
Славка ввалилась в кухню полуголая и с ворохом каких-то одёжек в руках. Недовольно сказала:
— Сидишь. Конечно! Тебе-то никуда идти не надо. А ребёнок — хоть пропадай… Всё самой приходится делать, всё самой! Вот, спортивный костюм я тебе сама нашла. И свитер другой в твоей сумке нашла. Я лучше его надену, ты ведь не против, правда? А штаны снимай, они прямо как раз под этот свитер. Ну, пойдём переодеваться, что ты всё время сидишь и сидишь…
— Пойдём, — согласилась Александра, со вздохом поднимаясь из-за стола. — Славка, из тебя получится классическая свекровь. Или тёща. Ещё более классическая. Прямо из анекдотов. Склочничаешь и склочничаешь, никакого покоя от тебя нет. Ой, замучаешь ты невестку, ой, замучаешь… И зятя тоже замучаешь.
— Ну, это когда ещё будет! И потом, может быть, не так уж и замучаю. Я же на тебя похожа? Ну, вот. Так что вряд ли замучаю.
Славка сунула Александре в руки часть одёжек и пошла впереди неё в большую комнату, к шкафу с зеркалом. Потому что зеркало подтверждало их похожесть, и обеих это радовало. Александра с некоторым смущением подозревала, что её это радует больше. Но надеялась, что и Славку тоже радует. Славка тут же оправдала её надежды: влезая в джинсы Александры и поглядывая в зеркало на то, как Александра влезает в старые спортивные штаны, довольным голосом сказала:
— Всё-таки хорошая у нас фигура, правда, Кося?
— Вообще-то у нас две фигуры, а не одна, — учительским тоном заметила Александра, стараясь не показать, как она довольна тем, что Славка оправдала её ожидания.
— Хе, какая разница? Всё равно одинаковые. И вообще, может, это у нас в глазах двоится… Всё! Я побежала. Если что — звони. Моню не закармливай. Посуду не мой. Жди меня. Я скоро.
И унеслась, как стриж перед дождём. Как ошпаренная кошка. Как нормальная двадцатидвухлетняя девчонка, которой и положено так носиться. Как Александра никогда не носилась в её возрасте. Потом, правда, тоже никогда не носилась. Но это ведь не такое уж существенное различие между ними, правда?
Александра немножко посмотрела вслед своему двадцатидвухлетнему двойнику — ну, почти двойнику, — постояла на открытой веранде, с удовольствием рассматривая желтеющие верхушки берёз и стойкие хризантемы на клумбе за будкой Мони, подышала свежим осенним воздухом и вернулась в дом.
Она вернулась в дом. Вот что было в этих её поездках «на отдых» самое главное — она возвращалась домой. Никакое жильё никогда не казалось ей более родным, чем этот дом, построенный почти сто лет назад совсем не для нее. И даже не для Славки. И даже не для Славкиной бабушки. Дом был построен для большой небедной купеческой семьи. Потом в нём жили несколько семей бедных пролетариев, потом он, естественно, стал рассыпаться. Потом его обитатели почти все ушли на войну или сгинули в лагерях, потом он почти сгорел, а потом его у единственного оставшегося в живых ответственного квартиросъёмщика выменял на двухкомнатную квартиру со всеми удобствами Славкин дед, легендарный Михаил Яковлевич, царство ему небесное. Михаил Яковлевич был директором какого-то закрытого завода и членом бюро обкома партии, поэтому ему разрешили произвести такой странный и подозрительный обмен. Ведь правда подозрительно: мог бы выбить себе квартиру получше, или даже вторую — для детей, а он вместо этого свою отдал за какую-то развалюху. Никому не приходило в голову, что Михаил Яковлевич просто хочет свой дом. Родной дом. Не казённую квартиру, пусть даже и с видом на обком, а безоговорочно свой дом, который он сам сделает таким, каким захочет, и который у него никто не сумеет отобрать. И у его жены. И у его детей. И у его внуков. Говорят, Михаил Яковлевич строил, перестраивал, благоустраивал и усовершенствовал свой дом чуть ли не до последнего дня жизни. Михаил Яковлевич умер двадцать три года назад. Последние двадцать три года никто ничего в доме не перестраивал и не усовершенствовал. А дом вёл себя, как молодой, ни половицами не скрипел, ни трубами не ржавел, ни проводкой не искрил… Ещё сто лет простоит. Но даже и не это самое главное. Самое главное — это то, что Михаил Яковлевич, царство ему небесное, достиг своей цели — сделал дом безоговорочно своим для всех, кто в нём живёт. Родным. И для Александры, почти двадцать лет назад впервые поселившейся в этом доме, этот дом сразу стал родным. Сразу — и навсегда. Наверное, даже их с Максимом квартиру она не считала родной до такой степени. Нет, там ей было тоже хорошо, зачем Бога гневить… Но здесь было лучше. Поэтому она, при всём своём отвращении к любым поездкам, приезжала сюда часто. Хотя бы раз в месяц, хотя бы на пару дней. Здесь был настоящий отдых, глубокий, до самого донышка души, никакие санатории с этим не сравнятся. И работалось здесь очень хорошо.
Да, кстати, о работе. Надо разложить вещи и наконец-то посмотреть, что за нетленку она в этот раз с собой привезла. Вчера, убегая с работы, она схватила, не глядя, верхнюю папку из той стопки, которая считалась срочной. В эту стопку попадали новые романы уже более-менее известных издательству авторов. Или — не известных никому, кроме начальства. Время от времени какие-нибудь племянницы финансового директора или тётки главного юриста сочиняли что-нибудь гламурное или, напротив, концептуальное и систематическим чтением своих рукописей по телефону доводили своих родичей до такого отчаянья, что те подсовывали опусы племянниц и тёток редакторам издательства. Вот этих племянниц и тёток, будь они хоть сёстрами или бывшими одноклассницами, Александра не любила. Правда, однажды ей удалось из этого болота безумной графомании выловить тётку, которую вполне можно издавать. Но и это оказалось напрасным трудом: тётку издали, а писать она больше не стала. Стала шарахаться по всяким тусовкам с первой — и единственной — книжечкой и жаловаться всем, как безобразно мало платят в этом издательстве настоящим писателям. Уже несколько лет прошло, а она всё шарахается. И в Интернете свой сайт слепила, рассказывает всему миру о своей творческой лаборатории. Хоть бы уж эта папка оказалась не из тех, которые влезают в издательство по генеалогическому древу…