Она вдыхает в себя шестнадцать литров кислорода.
— What is your name? [6] — спрашиваю я.
— Грас.
У меня появляется желание спросить, как пишется ее имя, с одной «с» или с двумя «ss», но спрашиваю другое:
— Грас, вы были знакомы с Мартини Фузиту, прихожанкой вашего святого отца?
— Которая недавно умерла? Конечно же, я знала ее, она часто бывала здесь!
— Что это была за женщина?
Толстушка открыла рот, похожий на салон «Боинга 707».
— Симпатичная, но она...
Она сделала знак, безошибочно говорящий об увлечении Мартини алкоголем.
— Поскольку святой отец разделял ее увлечение, то они были очень близки.
— Вам приходилось иногда откровенничать с ней?
— Во время отсутствия отца мы вместе проводили время.
— Женщины часто бывают откровенны друг с другом. Скажите, рассказывала ли она вам о своей работе, о своей жизни?
— Нет.
— Были ли у нее какие-то связи?
Толстушка помолчала, а потом вдруг словно засветилась вся изнутри, как бы обрадовавшись появившимся мыслям.
— Однажды, ожидая отца Раймона, она немного выпила и сказала мне: «Завтра я опять должна ехать в Юта. Ничто так меня не раздражает как эта гадкая пустыня!» — «И вы часто ездите туда?» — спросила я ее. «Каждую первую пятницу месяца, там я и подхватила эту дьявольскую болезнь», — ответила она мне.
Грас подошла ко мне ближе.
— Вы знали Мартини?
— Нет, не знал. Поэтому и хочу узнать о ней побольше. Она не говорила, к кому ездит в Юта?
— Я поинтересовалась, но Мартини, словно еж, свернулась в клубок. Это был ее большой секрет.
Благодаря Грас в комнате было чисто, опрятно, и все- таки достаточно аскетично, как и должно быть в ритуальных помещениях.
— Вы не знаете, Грас, почему так долго святой отец исповедует моего друга?
— Наверное, потому, что у того много грехов.
— Это удивляет меня. Человека, целомудреннее Пинюша, вообще не существует в мире, правда если не брать во внимание несколько его адюльтеров разного плана. Я не могу даже вообразить себе, в чем он может каяться.
Прошла еще четверть часа, а Пино со святым отцом не появлялись, и я решаю пройтись по обители.
Скромное убранство церкви Мишикуля мне нравится тем, что в нем, в отличие от других виденных мною интерьеров церквей, нет перенасыщенности статуэтками святых, как бы приглашенных из рая на съемки фильма Уолта Диснея.
Подойдя к единственной исповедальне, я еще издали вижу моего спящего друга в позе кающегося грешника. Слегка отодвинув занавеску на окошке, отделяющую его от святого отца, — нахожу Раймона в том же сонном забытьи. Под сенью святого купола и. защитой Всевышнего праведник и грешник объединились в сладком отпущении грехов.
Покоренный величием их сна, я возвращаюсь к Грас.
Она показывает мне фотографию.
— Я нашла ее в ящике ночного столика отца Раймона.
Я буквально выхватываю фотографию из ее рук. Вот
она — женщина лет тридцати пяти, с локоном на лбу. Открытый и серьезный взгляд. Она улыбается в объектив, но все же чувствуется, что ей не очень весело.
Сидит она на скамейке перед клумбой. Большая мужская рука лежит на ее колене, но самого мужчины в кадре нет.
За клумбой виден щит с надписью, которую невозможно прочесть.
— С вашего разрешения! — произношу я, пряча фотографию в карман куртки. — Я позже верну ее вам.
* * *
Отец Мишикуль настаивает, чтобы мы остались разделить с ним вечернюю трапезу, но, сославшись на то, что нас ждут, нам удается вырваться из его такой сердечной святой обители.
Я решаю заглянуть в дом Феликса. Ключ, правда, я не брал, но со своей отмычкой я чихал на все замки, даже американские.
Очень часто хорошим подспорьем для следователя служат частные письма, деловые бумаги, квитанции, чеки. Сбором такого типа материалов мы и начинаем заниматься с Пино. Он медлителен, но точен и аккуратен. Сложив наш довольно щедрый улов, мы возвращаемся в отель. Я не забыл захватить с собой одну из картин Рене Магрит.
Великий босс кинокомпании уже ждет нас: его белый «роллс-ройс» мы замечаем издали.
Ах, эти бизнесмены! Они живут в страшном напряжении. Даже сам Честертон-Леви должен обедать с наушниками на ушах, сидеть на горшке перед своими компьютерами, заниматься любовью, слушая сообщения с биржи, спать в обнимку с магнитофоном, чтобы как только, пусть даже во сне, его посетит оригинальная мысль, тут же записать ее.
— Привет, французский импрессарио! Я подготовил контракт. Мисс Анжелла даст вам его для ознакомления. Если все о'кэй, то вы подписываете его и в среду доставляете ваших феноменов в студию.
Услышав его распоряжение, стройная мисс подхватывает меня под крылышко и увлекает за собой в какую-то комнату. Здесь она вручает мне от имени студии «Глория Голливуд Пикчерз» кожаную рубашку, в которую завернуты все семь экземпляров контракта в двадцать четыре страницы каждый.