На улице Баграт вспомнил еще раз: «И отец таким был — накопает, бывало, цветов в горах и посадит их возле порога», — и посмотрел на Арма с недоумением.
Арма курил и, прищурившись, смотрел на камень для гура. Потом быстро подошел к кухне, глянул, куда бы гур поставить... Ага, вот тут, возле стены, будет стоять гур, полный воды, а сбоку от него будет расти плакучая ива. Бока его покроются мхом, с гура будут отрываться серебряные капли: кап... кап... кап... Погожее весеннее утро. И лучи солнца поблескивают в зеркальной воде гура, а края его хранят горную прохладу, и дышит он, подобно лебедю. Сын Мирака плещется в нем, выходит бабушка и шлепает мальчишку по мягкому месту. Тот отлетает в сторону, смотрит сердито на бабку и облизывает мокрые губы...
В ушах Арма зазвенело; долгий и призывный звон все разрастался, а потом невесть откуда возник напев свирели пастуха Мело...
На весенних зорях звук его свирели доносился со склона, что напротив села. А летом на закате Мело играл, уже сидя на своей крыше. Когда он помер, старуха Занан берегла его свирель как зеницу ока, так евангелие хранят, и все упрашивала: «Он для всех играл, а теперь вы сыграйте, пусть Мело послушает». Да в селе умельцев не нашлось, и положила старуха свирель возле Мело — под персты взошедшего на горы солнца.
Арма, прищурившись, смотрел на камень для гура. Потом отшвырнул сигарету, потянулся к молоту и прижал его к груди — понял, что настал момент единоборства с камнем... Настал момент единоборства... И борьба будет не на жизнь, а на смерть... Выходит, камни — его враги. Но ведь им только что, как и ему, пригрезилась в этот душный полдень широкая прохладная песня, звук свирели пастуха Мело... Значит, были они сейчас землей и семенем. Землей и семенем...
И существование камней показалось естественным, уместным. Они тут должны были быть, в самой середине его участка, и он прямо сейчас, в этот летний полдень, должен был наткнуться на эту лохань глины и камней.
Он собрал разбросанные клинья, выбрал один — он уже знал, где какой годен, — и спокойно взялся за молот.
Мышцы его ритмично и сильно сокращались; под рубахой, подобно ужу, извивался позвоночник, жилистые предплечья напряглись, и под солнцем выхлестывались удары молота, как выхлестываются из костра языки пламени.
Пропеченные солнцем, черные с ног до головы ребятишки возились на пыльной улице. Затеяли они игру, да никак не могли друг с другом столковаться, ведь родились все они в разных селах.
— Чертово отродье, — ныл сидевший возле своего порога старик.
Смеркалось, и он только-только уселся возле дома, растопырив по-младенчески ноги.
— Отойдите подальше! — Он стучал клюкой по земле и тер красные веки. Казалось, плачет. Не было возле его дверей старого обжитого камня. Новые стены и двери нового дома не имеют ни воспоминаний, ни своей истории. Новый дом словно из земли вырос, и был он для старика камнем, не знавшим жизни. И потому было старику одиноко.
— Идите играть в другом месте, — вмешивается Баграт. Ну, быстро!
Ребятишки глядят исподлобья, и никто не трогается с места. Баграт сердится и набрасывается на них с криком:
— Никакого тебе уважения к старшим! Да разве же в селе так было?
— Товарищ Киракосян... — старик машет пергаментной рукой возле слезящихся глаз. — Вели Нерсо вернуться в село... Вели... Дай машину... Вели ему вернуться... Товарищ Киракосян...
— Да не Киракосян я, старик, — прерывает его Баграт. — Разве ж директор совхоза в выходной останется в этом пекле, в этой пустыне? Он небось теперь в горах возле ручья пьет-закусывает. — А за спиной Баграта все еще слышится ноющий голос старика: «Товарищ Киракосян..» Бедняга каждого товарищем Киракосяном зовет. Спросил бы его кто: а ты зачем, старик, сюда перебрался, ведь твое село водой не затоплено?.. Оставил там свой дом, приехал в эту дыру, а теперь каждому встречному-поперечному проходу не даешь: «Товарищ Киракосян, вели Нерсо...»
Баграт замедлил шаг. Зачем он только что соврал Арма, мол, есть у него к Нерсо важное дело? Какое у него дело может быть к разнесчастному сыну разнесчастного отца? Хоть бы уж собеседником был стоящим! Важное дело!..
— А вот и есть у меня к нему важное дело, — вдруг вспомнил Баграт. — Карцанк! — И решительно повернул назад. — Нерсо! — позвал он Нерсеса с улицы и обернулся к конторе с неопределенной угрозой. — Ну, погодите, я вам покажу!
Акинтцы прозвали тянущиеся за поселком вправо и влево земли Карцанком — Камнесевом.
Карцанк представлял собой лоскуты пустыни, примятые плоскими холмами. Рассыпанные в беспорядке холмы словно свалились с неба — расплющились, сшиблись лбами, — а камни разлетелись в стороны и улеглись вокруг этих плоских холмов. В Карцанке тысячи таких расплющенных холмов, и у всех у них полон подол камней.