Он был первым, кто обосновался в ущелье, и стал закладывать фундамент для будущего своего дома.
Пять долгих лет его руки не знали ни кирки, ни лопаты, пять долгих лет он не брал в ладони прохладную свежевскопанную землю и не слышал ее дурманящего запаха, не чувствовал ломоты в усталых от работы мускулах, не ощущал покалывания соленого пота на спине... Острие кирки с размаху вонзилось в твердую, неподатливую землю, вывернуло легкий пласт, обдав Миро камушками и пьянящим духом земли. Затрепетало тело Миро, истосковавшееся по вот такому доброму труду, мир и покой вошли в душу Миро. Работалось ему в охотку, пот градом катился со лба, капельки подолгу висели на кончике крючковатого носа, но Миро не стряхивал их, весь отдавшись новообретенному счастью общения с матерью-землей... А когда наступил вечер, он лег в недорытую яму под будущий фундамент дома и сомкнул отяжелевшие веки...
Неделю спустя в ущелье появились другие люди. К тому времени Миро уже заметно поднял фундамент, сложив его из бесформенных неотесанных камней, которыми в обилии был усеян пологий скат, и даже наметил дверной проем, повернутый в сторону ущелья.
Незнакомцы молча приблизились, молча же расселись на камнях, и никто из них не произнес обычного:
«Бог в помощь, армянин, не дом ли строишь?»
Впрочем, Миро и не ждал никаких слов, с первого же взгляда определил: такие же беженцы, как и он. И опять сжалось от боли сердце Миро, потеряв обретенный было покой, и чуть не спросил он зло:
«Зачем притащились! Других мест мало, что ли?..»
Да разве скажешь такое — сердце другое кричало, свое:
«Незачем искать вам другого места. Довольно вам скитаться по лесам, вот тут рядом со мной и начинайте строить свои жилища».
Он оставил лопату, посмотрел на уныло опустивших головы скитальцев, подошел и сел рядом с Чахрканци Нго. Посидел, помолчал, опять встал, ушел за скалу, через минуту вернулся с киркой и протянул ее Нго.
Остальные неуверенно заулыбались. Встали. Каждый отмерил себе участок под дом и начал копать.
Вскоре пришли еще люди.
Пришел Закар из Талворика, раздавленный неисчислимыми бедствиями, обрушившимися на него. Сел на гребень ската, а утром, когда солнце встало, он был на том же месте, в той же позе: за всю ночь не шелохнулся, словно окаменел.
— Так и будешь сидеть, Закар? — спросил Нго из Чахркана. — Встряхнись, Закар, так нельзя.
Не ответил Закар, даже не обернулся, даже рукой не двинул. Он смотрел на темное дно ущелья, куда еще не достигли лучи солнца.
— Встряхнись, Закар, возьми лопату, начинай копать.
— Мне дом уже ни к чему, Нго, — сказал Закар, — мне ни к чему ни огонь в очаге, ни свет лампады. Не приставай ко мне, я хочу только одного: умереть среди этих гор.
Миро оглядел Закара из Талворика с ног до головы, его жилистую, обросшую шею, потухшие неподвижные глаза, лохмотья, сквозь которые проглядывало грязное тощее тело, и понял: кровь в этом изможденном теле застыла, и уже ничто на земле не согреет ее. Поздно...
— Неправда это, — заговорил Нго, —талворикцу не пристало быть бездомным. Пусть после тебя останется дом, чтобы люди смотрели и добром вспоминали тебя. Бери лопату, Закар, начинай копать.
Нго протянул ему лопату. Закар поднялся, сердито оттолкнул лопату и пошел вверх по склону горы — туда, где были облака. Пошел, чтобы там умереть, самому стать облаком, отдаться на волю ветрам и унестись вдаль, в Сасун... в родной край, где остались лежать непохороненными все близкие и родные ему люди.
Остальные смотрели ему вслед, и никто не решился окликнуть его, вернуть назад. Знали — не вернется.
«Закару из Талворика в то время было столько же лет, сколько мне сейчас, — подумал Дзори Миро, — разве что лет на пять больше».
Обеими ладонями он потер лицо, разглаживая морщины, посмотрел на сына и увидел на его лице что-то зловещее. Он заговорил быстро, торопливо, заглатывая концы фраз:
— Арут... Арут, под этим ясным солнечным небом, кроме тебя... слышишь, сын, кроме тебя, никого у меня нет... ни одной живой души! Не вздумай погасить мой очаг... — Он не договорил: тень Закара из Талворика, медленно поднимавшегося в гору в надежде найти там смерть, отчетливо и грозно стояла перед глазами Дзори Миро, наводя на него безотчетный страх.