— Бог милостив, Миро, — вставил возчик Аро, — ты будь спокоен, не держи в сердце тревогу. Ты лучше за своим здоровьем смотри, чтобы, значит, Арут, когда он вернется, мог радоваться на тебя.
— Все будет хорошо, отец, ты не тревожься, — заверил Арут, не догадываясь о том, какие сейчас видения мучают отца. — Я этих фашистов... Я вернусь, отец, вот увидишь, я непременно вернусь!
— Дай бог тебе долгой жизни, Арут, — вставил возчик Аро, метнув на Дзори Миро укоризненный взгляд, — ты, похоже, сильнее своего отца, ты настоящий мужчина. Арут, ты скажи ему, чтоб он за своим здоровьем смотрел, тебя дожидался. Он ведь у тебя совсем стар, а ест что — овсяные лепешки. Миро, тебе пшеничный хлеб нужен, непременно пшеничный! Может, обменяешь? У меня в этом году добрая пшеница...
Арут рассмеялся. Возчик Аро недовольно проворчал что-то и сердито хлестнул быков.
— О-о-о, на ходу спят, чертовы твари!..
...Миро развел огонь в очаге посреди комнаты, вышел во двор и посмотрел на крышу. Над ердыком весело клубился дым. Первый дым в ущелье. Дом обрел живое, теплое дыхание. Люди побросали все дела, залюбовались этим дымом, этим ожившим домом. Они сидели на полувозведенных стенах, в ямах, выкопанных под фундаменты, и смотрели, не в силах оторвать взгляда от этого чудного зрелища: они глубоко вдыхали в себя запах дыма, как вдыхают весенний воздух, напоенный запахами цветущих лугов, смотрели и вспоминали свои дома, свои очаги, перебирали в памяти все пережитое за эти годы, свою нелегкую, безрадостную судьбу...
— Да, жаль, нет Закара, он бы порадовался... — сказал Нго.
И все вспомнили Закара из Талворика и подавленно опустили головы.
Вечерело. Над ущельем висела полная луна. Миро стоял, прислонившись спиной к валуну, и любовался дымом над своей крышей, тем, как он медленно поднимался вверх и таял в густых сумерках, принимая причудливые формы, напоминая то круговерть воды в замутненном роднике, то изогнутый меч, то извилистые борозды на пахоте, то пшеничное поле, затопленное половодьем... и луна уже не была луной, а лишь светящимся осколком неба, и дым из ердыка не был дымом, а лишь лохмотьями невестки из Хута...
Дым из ердыка заволакивал глаза Миро, проникал в жилы и струился вместе с кровью. Он закрыл глаза, а когда вновь открыл их и посмотрел на свой дом, он показался Миро скучным и холодным. И вспомнились ему село Чахркан в Сасуне, узкая долина, мост над речкой... Он и Мхо шли по развалинам Давидовой крепости, присаживались возле коновязей Давида...
В этот вечер Аракел из Псанка, днем раньше по делам ушедший в низинные села, вернулся с вестью:
— Большевики вошли в Ереван, революция победила!
Молча выслушали новость, молча переглянулись. В глазах и во всем облике беженцев был вопрос, недоумение. Некому было объяснить им, что, собственно, произошло.
— Аракел, твоя весть к добру или к беде? — спросил Нго.
— У богачей равнинных сел сердца обливаются кровью, — сказал Аракел, — большевики отбирают у них землю и раздают бедным. У моего знакомого будто крылья выросли от радости, значит...
— Да благословит господь дым над твоей крышей, Аракел, добрую весть ты принес! — успокоился Нго из Чахркана, потом нахмурился, посмотрел вокруг. Старики последовали его примеру и тоже посмотрели вокруг — на голые скалы, обступавшие их со всех сторон.
— Ни земли, ни воды... Нет среди нас ни землевладельцев, ни безземельных, все равны — одно слово, беженцы!..
На следующее утро Миро выбрался из ущелья, в первом же встречном селе спросил «дорогу на Эривань» и пустился по ней пешком. Прибыв в город, он неделю поработал носильщиком (вспоминая скитания Мхо по Диарбекиру), потом отправился в лавку и купил там один глиняный горшок, одну лампадку, два фунта гвоздей, две пары петель для дверей, замок, а на последний двугривенный — полбутылки керосина; все это аккуратно уложил в горшок, вскинул на плечо и... тут увидел невестку из Хута! Скрестив руки на груди, она сидела у двери лавочки, где торговали бакалейной мелочью... Миро попридержал шаг, обошел лавку вокруг, чтобы невестка из Хута тоже заметила его. Нет, она не замечала Миро, она была погружена в собственные думы и, наверное, не видела того, что делается вокруг, не слышала оживленного говора людей, заполнивших рынок. Миро бочком-бочком, несмело подобрался к ней и окликнул:
— Невестка из Хута...
Женщина вздрогнула, растерянно встала с места, посмотрела на Миро, припоминая... И сказала смущенно:
— Здравствуй, братец...
— Невестка из Хута, — сказал Миро и умолк, не зная, что еще сказать. Ах да! — Невестка из Хута, я виноват перед тобой... постыдно виноват. И не только я, многие. Прости нас, ради бога!