В полдень он не остался обедать с бригадой, ушел домой.
...В доме было непривычно тепло: на дне тондира рубиновым огнем горели уголья. Дзори Миро с недоумением осмотрелся: что-то в доме неуловимо изменилось. Вроде все как было — и все не так... Комната ожила. Исчезла густая, покрытая пылью и копотью паутина в углах под потолком, на чисто подметенном и обрызганном водой земляном полу пролег широкий. солнечный луч... Нет, комната ожила не потому, что в ней было чисто... Дзори Миро посмотрел на Сарэ, сдержанно улыбнулся ей, разгладив морщины на старом своем лице.
Он сел за стол, уже накрытый к обеду, и укоризненно проворчал:
— Наверное, еще и не завтракала даже.
Сарэ сидела в углу комнаты и штопала его рубашку.
«Ловко же у нее получается это...» — думал он, со скрытым восхищением наблюдая за ее проворными руками и чувствуя, как теплая волна подкатывает к сердцу, согревая старое его тело.
С самого утра на языке Миро вертелся вопрос, но задать его не хватало духу. Теперь он решился:
— Лао, есть ли у тебя родные, близкие?
Сарэ нагнула голову, перекусила нитку и медленно подняла глаза:
— До вчерашнего дня у меня был муж, был дом... Теперь ничего нет... А как дальше будет — один лишь господь знает.
«Слава богу, стало быть, не к кому ей уйти, — обрадовался Дзори Миро. И тут же обвинил себя:
— Ты, Дзори Миро, радуешься чужому одиночеству, да?»
— Вот и думаю теперь, как мне дальше-то жить... — вздохнула Сарэ.
Но Миро понимал, что не так-то легко ей будет заново устраивать свою жизнь. И неожиданно услышал в дальних, в недоступно темных закоулках своей души заговорщицкий, вкрадчивый шепоток, смутивший его самого...
Тьфу ты, дьявольское наваждение!.. Дзори Миро затыкал уши, закрывал глаза, натягивал одеяло на голову — ничего не помогало. Теплое, ровное дыхание спавшей в углу Сарэ было похоже на шепот искусителя, и чем старательнее Дзори Миро пытался отвлечься, не слышать его, тем отчетливее оно звучало в ушах, и манило, и притягивало... Сна — ни в одном глазу. Дзори Миро пытался думать, но каждая мысль обрывалась как нитка, опаленная этим ровным и горячим дыханием женщины. Оно будоражило тело и душу, и тут уж бывало не до мыслей.
Долго ли еще Сарэ будет жить в его доме и по ночам смущать его своим дыханием? До каких пор?.. — возмущался про себя Миро, но потом являлась другая мысль, пугающая: «А ведь уйдет, уйдет Сарэ, красивая, молодая, и станет чьей-то женой...» А он опять останется один, опять один в этих четырех стенах.
И в сердце Дзори Миро вкрадывался страх, он затравленно съеживался под своим одеялом и невольно всем своим существом, как мерзнущий путник к огню, тянулся к этому окаянному дыханию спящей в углу женщины. И думал о том, как все было бы просто, если бы Сарэ не была так молода, если бы у нее были седые волосы и не было бы ей куда уйти... Но в ночной темноте вставал перед глазами образ Сарэ — плотной, краснощекой, с черными лучистыми глазами, с чистым, без морщинки, лбом, слегка прикрытым сбившейся прядью волос, с дрязняще колышущимся подолом на крутых бедрах. И он невольно поворачивал голову в сторону женщины, пытаясь разглядеть ее в темноте, и проводил сухой шершавой ладонью по своему изрезанному морщинами лицу, и вздыхал о давно отшумевшей своей молодости.
Ах, если бы он был помоложе!.. Он бы опять попытался — наперекор злой судьбе! — попытался бы еще раз возвести свой очаг, обзавестись семьей, где хозяйкой стала бы... Сарэ. Она народила бы ему детей, а он называл бы их именами тех, кого давно уже нет в живых, и жизнь бы началась сначала.
Ах, зачем после смерти Нарэ он поклялся никогда больше не класть голову на одну подушку с женщиной? Ведь он еще мог бы иметь детей, и после его смерти жизнь в этом доме продолжалась бы... А так что же, прожив в грехе ли, в добре ли сколько-то лет, он умрет и не оставит по себе даже могильной плиты и своего имени на ней, и дом его медленно придет в запустение, покроется пылью, зарастет бурьяном, змеи и ящерицы найдут себе прибежище в его камнях, и никто, ни один человек на земле не будет помнить о том, что когда-то здесь жили люди, жила черноглазая Нарэ, жил шустрый постреленок Арут и человек по имени Миро, по прозвищу Дзори. И не было на свете ни деда Арута из Горцварка, ни бедного беженца Миро из Горцварка...