«Освобождали участки от камней и этими же камнями огораживали свои участки.
Освобождали участки от камней, выкидывали камни за ограды.
Освобождали участки от камней...»
Но просто разбить камень, выкинуть его за пределы освоенной земли недостаточно; надо одомашнить его, приручить, наделить душой и жизнью, больше того, заручиться его поддержкой в борьбе с «властью хлеба», ведь хлеб, если не подчинить его, может съесть человека». Мысль эта — главная в «Горниле», поэтому так важно для Галшояна отношение человека к «проблеме хлеба», я бы сказала даже, что это своеобразный «тест» — ответ на него дает как бы психологическую «формулу» персонажа. «Где хлеб, там и дом», — утверждает, например, Про, и этот ответ характеризует не только ее, но и старшего брата Арма, Мирака и Еро с сыном Варосом — всех, для кого слово «польза» стало главней всех остальных слов... Впрочем, отношение к хлебу — только один из пунктов этого психологического «теста». Пункт второй — отношение к камню. Для деда Назик камень — что дом, наделенный жизнью и воспоминаниями, для бездельника Артуша — всего лишь... «подушка»: «Куда б ни поехал, везде камень найдется, чтоб под голову подложить». Для богатыря Баграта камень — единственный достойный соперник, от которого не нужно скрывать «страсть к труду», тогда как для Еро — просто «товар» — «Сколько стоит машина камней»...
Вторая часть «теста», как мы видим, дает более тонкую психологическую характеристику. Эта тонкость особенно ощутима, если сравнить ответы тех, кто на первый вопрос ответил одинаково. Так, в отношении к «проблеме хлеба» Каро-строитель и Арма-философ единодушны. А вот в отношении к камню... Камень Каро — это камень, освобожденный от бытовых связей с жизнью, он пригоден лишь для строительства «монастыря духа»; его камень словно бы и массы не имеет, не камень, а «знак камня». Камень Арма — это гур, то есть не просто одомашненный прирученный камень, а камень, соединивший в себе идею красоты и идею пользы, и в этом смысле он подобен правильному саду, где всегда найдется место не только для полезной лозы, но и для бесполезной ивы. «Не знаешь, что такое гур? — спрашивает Арма у сынишки Мирака и объясняет: — В него вливается вода, просачивается сквозь камень и капает в кувшин чистая, как слеза». И дело тут не в эстетических установках. Как и его отец, Арма уверен: «Если б гур или еще что-нибудь в этом роде было бы лишним, человек бы не вышел из пещеры. Если наступит день, когда все мышцы человека станут работать только на хлеб, пиши пропало, вернется человек назад в свою пещеру, к своему первобытному житью-бытью, даже если станет жить в небоскребах...»
«Тестом» этим, правда, испытывает акинтцев не сам Галшоян. Это Арма, с упрямым юношеским максимализмом воюя с «пользой», которая «ест душу», держит ее «на привязи», делит своих односельчан на положительных и отрицательных; положительные — те, кто, как и он, ненавидит пользу, ну а отрицательные — все остальные... Мушег Галшоян относится к своим героям сложнее. Чтобы убедиться в этом, сравните хотя бы Еро в начале романа, когда мы видим его только глазами Арма, и того же Еро в конце, когда Галшоян, «верховной властью» своей, освободит его от пут земной жизни. И тогда Еранос Поладян выскажет такую странную в устах закоренелого собственника, каким он представляется юному Арма, просьбу-завещание: «Похоронить возле Мело», того самого пастуха Мело, который для Арма был олицетворением «антипользы», идеальным образом «крестьянина гор». Ведь еще в детстве, прочитав где-то, что природа создавала каждый человеческий род по образу и подобию какого-нибудь животного, он долго размышлял, «какой же зверь, какая же птица для их гор характернее всего, по чьему образу и подобию должны были быть сотворены его деды-прадеды». И нашел: «Все, как пастух Мело, должны напоминать орла. Только орла».
Но бедные односельчане Арма до орлиных высот не дотягивают: один похож на зайца, другой — на волка. Что касается Еро — тот явно ведет свое происхождение от крысы. И вот этот Еро, Еро-крыса, просит похоронить его рядом с Мело, орлом-Мело!..