Стояла жара, дорога к селу вилась по каменистым горам, и на крутом подъеме конь не выдержал. Киракосяну показалось, что конь оступился, и потому хлестнул он его еще раз. Но быстрей конь не пошел, покачнулся. Киракосян спрыгнул на землю. А у коня разъехались ноги, и просунул он между ними голову, словно принюхиваясь к земле, ноги у него подгибались, он качнулся назад, потом вперед, коснувшись земли мордой. Потом осел на круп, завалился набок и замер...
Да, грустно, очень грустно Киракосян с ним расстался.
Больше коней у него не было. Колхоз лошадей не имел — времена коней и всадников вроде бы проходили. Колхоз получил сперва «эмку», потом обшарпанный «виллис», который то и дело ломался. Приходилось в райцентр на грузовике ездить. В совхозе Киракосян сразу получил новую машину, но и в ней без конца барахлил мотор.
— Сантро... — Киракосян, хоть и смотрел на поблескивающее вдали окошко, заметил показавшегося на улице человека. «Ведь его Сантро зовут?.. Посмотрим, что за птица. Станет ли трудиться на совесть?»
Сантро здоровается с директором и обращается к Баграту:
— Баграт, братец, а отчего работники собираются здесь? — Сантро только что переехал в Акинт и сегодня впервые должен был отправиться на работу в Бовтун.
Баграт усмехнулся его выговору. Наивный ты человек, ведь в поселке уже живешь, не в селе, не колхозник ты, а рабочий совхоза. А в совхозе по часам работают. А если Сантро по солнцу привык, пусть порог свой переступит, когда солнце вон там будет и припекать начнет. А пока может сесть на бревно и ждать, как он, Баграт.
— Бадалян! — Киракосян нахмурился. «Глянь-ка на этого чокнутого, сам с собой разговаривает, смеется... Чего ждать-то от такого агронома?» — Ну, живо, живо! — «Попусту смеется, попусту орет».
Агроном Бовтуна Вираб Бадалян со смехом приближается. Он в широкополой соломенной шляпе и в кирзовых сапогах. И, как всегда, кажется, что сапоги ему тяжеловаты, он еле ноги волочит. А после работы Бадалян обычно идет в контору, впечатывая следы в дорожную пыль. Теперь он уже в остроносых черных ботинках, в узких брюках, в белой рубашке, в галстуке. Широкополая соломенная шляпа дома. Густые черные волосы тщательно причесаны. Подставив вечернему солнышку облупившийся лоб, входит он во двор конторы, громко здоровается с людьми и смеется — не орать же на закате. Но иногда срывается и при бригадирах, трактористах, шоферах, которые толпятся вокруг письменного стола, вдруг разражается таким криком, что люди в ближайших домах отчетливо слышат, с кем и из-за чего он скандалит. А потом, ночью, соседи его поражаются: ежели товарищ Бадалян так ладно петь умеет, что ж он зря орет-то?
Живет агроном Бовтуна Вираб Бадалян один, он холост. Из Еревана, где он родился и вырос, ни одна его знакомая в Акинт замуж идти не хочет. А в Акинте нет девушки ему по сердцу...
Бадалян встал под огонь директорского взгляда, поздоровался, громко засмеялся, и адамово яблоко его, обтянутое красной кожей, запрыгало.
— Который сейчас час, знаешь? Где твои работники? — спросил директор.
— Где они? — скривился Баграт. — Ждут назначенного часа!
Бадалян смеялся.
— Он еще смеется! — «Это смех сквозь слезы. От бессилия своего смеется. — Киракосян вперился взглядом в крупные, широко распахнутые глаза Бадаляна. — Один-одинешенек, паренек, отбившийся от городских ребят... И весь его этот смех — все равно что плач. И смех — плач, и крик — плач... Жалко его... Женился бы, что ли...» — Вон, — директор развел руками, — целое поле камней, кто их убирать станет?
— У нас в Ачмануке, — поднялся Сантро, — чернозем без семян остался, а тут придется семенами камни засевать? — Сантро обращался к директору, ведь начальник — человек, видать, с понятием.
«Верно он говорит, все верно... Только что зря болтать-то? Целину нам подымать или армянский вопрос в этой пустыне решать? План выполнять или...»
— Ты вот говорил, жена у тебя работать будет, дочка взрослая работать будет. Где они? — Директор совхоза недовольно смотрел на седину новичка.
— У жены грудной ребенок, дочка студентка. Я разве не говорил?
Бадалян сразу обернулся к Сантро. Заинтересовал его этот человек, и уверенная его речь, и подтянутая осанка, и высокая мускулистая шея, все — лицо, глаза, толстые губы, лоб, — все понравилось Бадаляну. «А интересно, дочка у него какая?..»